Психологическая инициация женщин

Авторы: Ефимкина Римма, Горлова Марина

Центральной темой большинства женских сессий является тема женской инициации. Этот термин авторы вводят, чтобы обозначить определённый феномен в жизни женщины, когда она осуществляет переход от стадии девушки к стадии зрелой женщины.

В этой статье мы даём определение женской инициации, сравниваем стратегии инициированных и неинициированных женщин, описываем схему инициации, иллюстрируя её ключевыми моментами психотерапевтических сессий, и проводим аналогии между терапевтическими сессиями и сказками.

Определение инициации

Каждой женщине необходимо в своей жизни осуществить переход от состояния девочки к состоянию взрослой женщины. Мы называем этот переход «инициация» женщины. Слово «инициация» заимствовано нами из антропологии, в переводе с английского оно означает «принятие в группу». Традиционно в обыденном сознании признаком того, что женщина прошла свою инициацию, считается начало сексуальной жизни, замужество, рождение детей – то есть социальная атрибутика. В своей психоконсультативной практике мы обнаружили, что наши клиентки, обладая перечисленными признаками, реально не чувствуют себя взрослыми зрелыми женщинами.

С нашей точки зрения, для реальной инициации недостаточно формальных признаков. Необходима психологическая инициация женщины, то есть не внешний, а внутренний переход из одной стадии в другую. Проводя психотерапевтические сессии, посвящённые психологической инициации женщины, мы обнаружили, что все они укладываются в определенную схему. Мы заметили также, что эта же самая схема запечатлена в сказках и мифах.

Сказки на темы женской инициации

Мы обратились к сказкам, так как они являются отражением коллективной метафоры, содержат в себе и передают из поколения в поколение общечеловеческие истины, в том числе затрагивающие тему инициации женщины. С нашей точки зрения, это такие сказки, как «Морозко», «Крошечка-Ховрошечка», «Госпожа Метелица», «Золушка» и «Спящая красавица» Ш. Перро, «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» Пушкина, «Снегурочка» Аксакова, а также древнегреческий миф о Психее, подробнее о котором можно прочесть в прекрасной книге Р. Джонсона «Она» (Р. Джонсон Она: Глубинные аспекты женской психологии).

 

Впервые мы заметили, что эти сказки связаны с темой инициации, когда наши клиентки во время сессий проигрывали сходные сюжеты, например, «прохождение через разного рода испытания», «пробуждение спящей красавицы», «смертельный сон от укола спицей», «предсказания злой пожилой женщины», «диалог с волшебным зеркалом» и др. Мы предположили, что если общие моменты повторяются с такой регулярностью, то эта связь не может быть случайной. Другими словами, мы считаем, что в сказках содержится схема коррекции, которую психотерапевт может использовать в своей работе с данной темой.

Сходство сюжетов

Сюжет кратко можно изложить так: мачеха, обнаружив, что падчерица подросла и хороша собой, старается сжить её со свету. Отец не заступается за дочь перед обидчицей. Наконец, мачеха даёт задание, которое представляет собой смертельное испытание для девушки. Кто-то помогает девушке с ним справиться. Появляется молодой человек, который влюбляется в неё. В эпилоге – счастливое замужество героини, зависть сестёр, посрамление мачехи или даже гибель её.

Выделим общие моменты сюжета:

• Героиня находится в переходном периоде, когда девушка уже не ребёнок, но ещё не женщина;
• В большинстве сказок у девушки мачеха, а не родная мать.
• Есть родной отец, который ведёт себя по отношению к дочери пассив но, не заступается за неё и не поддерживает.
• Как правило, у девушки есть сводные сестры, являющиеся для мачехи родными дочерьми, к которым последняя добра.
• Девушка должна пройти смертельное испытание.
• Есть наставник – человек, животное или волшебное существо. Он помогает девушке справиться со смертельным испытанием, поддерживай или даже спасает её;
• В итоге у девушки появляется жених, с которым героиня счастлива.
• Посрамление мачехи, а иногда смерть.

Итак, что хочет народ сказать сюжетом, повторяющимся из сказки в сказку? Возникает целый ряд вопросов, ответы на которые, как нам кажется, проливают свет на то, как должна проходить психологически инициация девушки:

• Почему мачеха, а не мать?
• Почему мачеха добра к своим родным дочерям, которые в том же возрасте, что и падчерица?
• Почему отец пассивен и не заступится за дочь?
• Почему в сказке главная героиня в возрасте девушки, а не ребёнка, например?
• Почему девушка обязана умереть, прежде чем выйти счастливо замуж?
• Почему наставники – не люди и не женщины?
• Что происходит с мачехой, когда девушка проходит через смертельное испытание?

Почему мачеха, а не мать?

Начнём с первого вопроса, в котором, на наш взгляд, содержится ключ ко всей теме. Что такое мачеха? Какая метафора скрыта за этим образом? Это злая мать, причём не родная. Что здесь принципиально? Формально она не мать, а жена отца. В обычной семье у женщины две функции: мать и жена. Как мать она любит свою дочь и желает ей добра, а как жена она является женщиной и соперницей своей дочери в конкуренции за мужчину. В этом, как известно, суть комплекса Электры.

Когда девочка растёт в семье, она входит в треугольник: отец-мать-ребёнок.

• Дочь
• Мать
• Отец

Когда она вырастает и перестаёт быть ребёнком, меняются роли людей, входящих в треугольник. Родительские функции матери ослабевают, и тогда она выступает как женщина, отец – как мужчина, а дочь -как женщина, претендующая на мужчину. Самый близкий и доступный для дочери мужчина – отец. Таким образом, мать и дочь превращаются в женщин-соперниц, борющихся за мужчину – отца.

• Девушка
• Женщина
• Мужчина

Эти два треугольника сливаются в один до поры до времени, пока ребёнок не вырос. Но вот дочь вырастает, она перестаёт нуждаться в родителях, и тогда резко и внезапно меняются роли в треугольнике. Женщина больше не востребована как мать, и метафорически она превращается в «мачеху», то есть женщину, соперничающую с другой взрослой женщиной (своей дочерью) за самца, партнёра, мужчину. Вот откуда в сказке появляется мачеха: ей легче играть свою роль, если она не разрывается надвое между любовью к дочери и враждой к более молодой сопернице, как это бывает в реальной жизни. Материнскую функцию она осуществляет по отношению к своим родным дочерям, о чем речь пойдёт ниже.

Почему мачеха добра к своим родным дочерям, которые в том же возрасте, что и падчерица?

В большинстве сказок у мачехи есть родные дочери, и она к ним очень добра. Почему это особо подчёркивается в сказках? Исходя из сказанного выше, становится понятно, что, мачеха злая к падчерице не сама по себе, а в силу своей второй роли. Дело в том, что соперницей является только падчерица, так как она красива и молода. Поскольку собственные дочери в сказках не востребованы мужчинами, то матери не о чем переживать, они для неё продолжают быть детьми, а не соперницами.

Почему отец пассивен и не заступится за дочь?

Все эти сказки вообще как бы не про мужчин. У главной героини ни в одной из сказок нет братьев – только сестры! Активную роль в конфликте играют две фигуры: девушка и взрослая женщина, которая царила до того, как расцвела молодая соперница (ср. у Пушкина: «…между тем росла-росла, поднялась и расцвела». Так, в роли соперницы в мифе о Психее выступает не мать, а сама Афродита, заподозрившая, что юная Психея может затмить богиню своей красотой. В «Спящей красавице» у главной героини есть мать и отец, но конфликт развернут не между девушкой и матерью, а между девушкой и старой, забытой всеми Злой феей, а если ещё точнее – то между двумя феями – старой и молодой, а главная героиня – орудие в этих «разборках».

Несмотря на эти нюансы, во всех сказках центральной темой является женский конфликт, больше ничей. Тогда ясен ответ на вопрос, почему отец пассивен и не заступится за дочь перед своей жестокой и несправедливой женой (в сказке «Морозко» он даже сам отвозит ее в лес на верную погибель). Вместо отца мы должны видеть мужчину, который между двумя женщинами выбирает ту, которая может быть партнёршей.

Поэтому он выбирает свою жену. Если говорить по сути, то девочки и бабушки мужчин не интересуют, интересуют женщины в детородном возрасте.

Почему в сказке главная героиня в возрасте девушки?

По какой-то причине детство героини неинтересно, хотя про детство существует множество сказок («Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», «Гуси-лебеди» и др.). Интересен именно тот возраст, когда девушка выросла. Например, в сказке «Спящая красавица» завязка происходит во время рождения главной героини, когда Злая фея, внезапно появившаяся на празднике, пророчествует, что в 16 лет девушка умрёт, уколовшись веретеном. Затем сразу же следует кульминация: девушке уже шестнадцать, и пророчество сбывается. Если вспомнить психоаналитическую символику, то речь, безусловно, идёт о первом сексуальном опыте, дефлорации («уколоться веретеном»). Помогает Добрая фея: нет, ты всего лишь уснёшь, пока не придёт избранник. Тогда можешь растрачивать дары юности.

В этой сказке другие феи сделали множество прекрасных подарков, олицетворяющих богатство и прелесть юности. К сожалению, кроме этого роскошного приданого в юности таится и «смертельная опасность», о которой не обмолвилась ни одна из Добрых фей. Злая фея как бы делает легальным кризис, связанный с инициацией. Обращаясь все к той же схеме (см. выше), мы делаем вывод, что в сказке взят наиболее кризисный, переходный момент у обеих женщин. До этого момента конфликта не было, треугольники совпадали, и одна роль не противоречила другой. Теперь же былая иерархия – «взрослый-ребёнок» – должна замениться отношениями равенства. Но здесь-то как раз и нет равенства: в доме две взрослые женщины, одна из которых имеет мужчину, а другая нет. Задача девушки – пройти инициацию и найти своего собственного мужчину. Задача матери – пересмотреть свою уже не востребованную материнскую функцию и сменить сферу продуктивности. Запутавшись в социальных ролях, она становится для девушки буквально мачехой, что и отражено как в сказках, так и в сессиях.

У обеих женщин – период смены жизненных задач. Он может быть пройден через проделывание глубокой личной работы. Если этого не проходит – обостряется комплекс Электры. В сказках мы наблюдаем его проявление как смертельную борьбу двух соперниц, смертельную, потому каждая из них умирает, мнимо или явно, в буквальном или переносном смысле.

Почему девушка обязана пройти смертельное испытание, прежде чем выйти счастливо замуж?

Смерть как тема настолько необъятна, что нуждается в рамках. В контексте данной статьи мы рассматриваем смерть как трансформацию: героиня «умирает» как девочка и «рождается» как женщина. Причём в сказках описано два исхода: прошедшие инициацию девушки обретают жениха, счастье в личной жизни, богатство («Морозко», «Крошечка-Ховрошечка» и др.) Не прошедшие – погибают реально (Снегурочка в сказке «Снегурочка»).

Мы не рассматриваем в данной статье сказки, посвящённые мужской инициации («Царевна-Лягушка», «Иван Царевич и Серый волк» и др.), хотя темы очень близки друг другу. В психологической и в антропологической литературе тема инициации связывается, как раз, скорее, с мужчинами и описывается как тяжёлое испытание, граничащее с физической смертью и включающее следующие стадии:

1. Испытание.
2. Трансформация.
3. Возрождение.

Так, в нашем обществе, например, олицетворением ритуала мужской инициации является армия.

Как видим, женская инициация также включает данные стадии и несёт элементы страдания, поскольку психологически переживается как смерть.

Почему наставники — не люди и не женщины?

В сказках мы видим, что инициация не может быть совершена девушкой самостоятельно. Нужна сильная поддержка и разрешение стать женщиной от кого-то старшего, более мудрого, того, кто сам инициирован. В жизни этим человеком является мать, которая сама прошла инициации (об этом ниже). В сказках же материнскую функцию берут на себя другие герои: корова в «Крошечке-Ховрошечке», Дед Мороз в «Морозко», госпожа Метелица в «Госпоже Метелице», Добрая фея в «Золушке» и «Спящей красавице».

Особняком стоит сказка «Снегурочка». Снегурочка погибает, когда вместе с подружками прыгает через горячий костёр, хотя остальные девушки справляются с испытанием. Удивительно символично: молодую девушку обращаться «с огнём» учит мать, но у Снегурочки приёмные родители – бабушка и дедушка, которые уже «отыгрались с огнём». И девушку некому наставить в этой жизни…

Нам представляется символичным также то, что герои-наставники, оказывающие девушке поддержку, в большинстве случаев не являются не только женщинами, но даже людьми (например, корова в «Крошечке-Ховрошечке»). Дед Мороз из «Морозко» – дед, не мужчина, то есть не в детородном периоде, само олицетворение мудрости. Почему это важно? Наставник – тот, кто не может быть конкурентом в борьбе за мужчину – животное, волшебное существо (фея), дед. Не будучи женщиной, наставник не попадается в ту же ловушку соперничества, он может быть искренним в своей помощи.

Таким образом, в сказках у девушки есть как бы две «матери». Одна – мачеха, соперница, другая – наставница и помощница. В сказках эти две роли разделены, но в жизни они слиты в одном и том же человеке, и их очень трудно различить. Две роли – стареющая женщина и мать выросшей дочери – находятся в конфликте между собой.

Что происходит с мачехой, когда девушка справляется со смертельным испытанием?

Привычное восприятие комплекса Электры в психологической литературе – через призму дочери. Но в сказках мы имеем дело с двумя женщинами, каждая из которых, как мы уже сказали, решает свою жизненную задачу. Что при этом переживает мачеха? Чего боится? «Если моя дочь – женщина, то я – старуха». А за старостью стоит страх потери привлекательности и потери партнёра. А ещё глубже – страх смерти. Стареющая женщина хотела бы удержать молодость, красоту, цветущее плодоносящее состояние. И когда она терпит поражение в конкуренции, то ведёт себя как при дедовщине: вместо того, чтобы проделать глубокую внутреннюю работу и обрести новую продуктивность в новой сфере, она включается в соревнование за власть. «Я ль на свете всех милее?» – эти ставшие бессмертными строки Пушкина отражают суть женских «замерялок», кто тут «главный». Вместо полноценной женской жизни и проживания момента идёт набор очков.

Поэтому можно вести речь о двух инициациях: одна происходит у девушки (переход в женскую фазу), другая – у женщины (переход в фазу старости).

Инициированная женщина

Итак, в сказках рассматривается самый острый момент в жизни женщины, от исхода которого зависит, будет ли женщина плодоносящей, дивной, счастливой или же погибнет как женщина. А как должна проходить инициация в жизни? Как выглядит инициированная женщина?

Нам представляется, что говорить придётся о некоем идеале, опять-таки имеющемся, скорее, в сказках, нежели в реальной жизни: о Марье Искуснице, Василисе Прекрасной, Василисе Премудрой и др. Если не инициированных женщин мы видим повсеместно, то про инициированных можно сказать, что некоторым женщинам удаётся более или менее приблизиться к этому идеалу.

Ниже мы приводим схему, иллюстрирующую два пути психологического развития женщины. Первый путь «высчитан» нами, он показывает «идеальный» путь инициации. Второй мы наблюдаем в ходе реальных психотерапевтических сессий, описание которых приводится после схемы.

Женская инициация на психотерапевтических сессиях

А теперь обратимся к конкретным терапевтическим сессиям, которые мы проводим на наших тренингах «Инициация женщины». Участницы наших групп – женщины 30-40 лет, замужние и одинокие, имеющие детей и бездетные.

Если сравнивать терапевтические сессии со сказками, то в глаза бросается сходство сюжетов. В основе каждой сессии лежит конфликт клиентки с матерью, возникший, когда первая вступила в пубертат, и резко обострившийся, когда ей исполнилось 13-14 лет. Мать, до тех пор мягкая и любящая, вдруг начинает контролировать дочь, запрещает ей поздно возвращаться домой, надевать нарядную одежду, заставляет просиживать часами за уроками. Рано или поздно дочь срывается и нарушает запрет -поступает по-своему. За это следует жестокое наказание матери. Такие стычки повторяются все чаще. Как следствие, дочь либо рано выходит замуж, чтобы только покинуть родительский дом, либо «идёт по рукам», чтобы сделать матери назло, либо покоряется и отказывается от борьбы.

В психотерапевтических сессиях мы имеем дело с последствиями этого конфликта, когда прошло уже около 20 лет и наши клиентки зачастую имеют дочерей в подростковом возрасте, с которыми история повторяется. Ни одна из них не осознает истоков своей проблемы, с которой пришла на группу, но имеет желание что-то изменить в своей жизни.

Заявки

• Начиная группу, мы спрашиваем, с какой целью пришли участницы, что хотят получить от взаимодействия. Как правило, уже в самых первых словах заявок содержится в метафорическом виде тема инициации:
• Я не умею возбуждаться. Иногда моя «самка» приходит, иногда – нет. Заранее никогда не знаю, подведёт она меня в этот раз или нет.
• После операции (удаление матки) не клеятся отношения с мужчинами. Я с ними борюсь, меряюсь силами, побеждаю. А хочется тёплых отношений.
• Не могу родить ребёнка мужу. Несколько лет больниц – хочу забеременеть. Не беременею, хотя стараюсь изо всех сил. Я не уверена в себе как женщина.
• Мужчины видят во мне только сексуальный объект. Не умею отказывать. Хочу научиться.
• Мужчины не воспринимают меня как женщину, а, скорее, как партнёра. Ненавижу позу амазонки. У меня действительно есть проблемы, например, по несколько месяцев отсутствуют менструации, я живу на гормонах.
• Хочу влюбиться, чтобы было интересно. Ненавижу старух.
• Боюсь стареть.
• Я бы хотела правильно жить. Но не знаю, как правильно. Хочу узнать.
• Меня стали считать женственной некоторые мужественные женщины, а мужчины считают пустым местом. Боюсь, что стану лесбиянкой. Хотела бы построить отношения с мужчиной.

Все эти заявки, такие разные на первый взгляд, можно объединить по общему признаку – во всех случаях речь идёт о том, что какая-то часть личности, говоря метафорически, «мертва». Именно на этих сессиях возникла групповая метафора (См. Ефимкина Р. П., Горлова М. Ф. Развитие метафоры в групповом процессе), вынесенная нами в эпиграф статьи: «хорошая женщина – мёртвая женщина» – по аналогии с поговоркой «хороший индеец – мёртвый индеец», возникшей в те времена, когда переселенцы осваивали территорию Америки и истребляли коренное население – индейцев. Речь идёт о войне не на жизнь, а на смерть. Если индеец мёртв – то побеждает оккупант, вот почему хороший индеец – мёртвый.

Какое отношение эта метафора имеет к нашим клиенткам? О завоевании какой территории идёт речь? Для кого хороша «мёртвая» женщина? Кто её убивает? Как это не парадоксально звучит, убить в себе женщину заставляет девушку родная мать. И это иногда не метафора, а реальность.

Стратегии не инициированной женщины

Как мы уже сказали, когда девочка растёт в семье, она входит в треугольник: отец-мать-ребёнок. Когда она вырастает и перестаёт быть ребёнком, меняются роли людей, входящих в треугольник родительские функции матери ослабевают, и тогда она выступает как женщина, отец – как мужчина, а дочь – как женщина, претендующая на мужчину. Самый близкий мужчина – отец. Таким образом, мать и дочь превращаются в женщин-соперниц, борющихся за мужчину – отца.

Итак, первая стадия: отношения между матерью и дочерью становятся отношениями соперниц.

Если мать – инициированная женщина, то она не скрывает тему секса. Она даёт своей дочери разрешение на то, чтобы та стала женщиной и помогает ей пройти инициацию, сама бессознательно представляя собою пример женщины, живущей полнокровной жизнью.

Если же мать не инициирована сама, то тема секса в семье табуирована. Мать манипулирует дочерью, чтобы последняя не получила разрешение быть женщиной. Дочь под влиянием манипуляций видит только один «треугольник» в их отношениях – тот, который ей показывают открыто: «Мать-отец-дочь». Мать сознательно или бессознательно скрывает от дочери то, что в треугольнике «женщина-мужчина-девушка» она выступает как соперница собственной дочери.

Во всех сессиях, несмотря на различия в заявках, обязательно присутствует одинаковая сцена: клиентка вспоминает, что в возрасте 13-14 лет, когда она стала девушкой, мать запретила ей встречаться с мальчиками. Поскольку в реальной жизни суть отношений скрыта, а именно слиты в одну две роли матери (мать и соперница), то скрыты и манипуляции, запрещающие девушке жить как женщине. Например, мать может демонстрировать заботу, говоря дочери: «Не пойдёшь гулять, пока не сделаешь все уроки». Скрытое послание: «Боюсь, что ты встретишься с мальчиками и вступишь в сексуальные отношения», «Боюсь потерять власть над тобой, если ты станешь сильной». «Ты моложе и красивее меня, если ты вступишь в возраст сексуальности, мне придётся уступить тебе свою власть».

Манипуляции не инициированной матери можно разделить на три группы, в зависимости от её стратегий (Используем термины, введённые К. Хорни, для описания стратегий невротической личности):

Все три типа легко узнаются по внешнему виду и поведению.

1.Изоляция. К первой группе относятся женщины, которые изолировались от своей женской сексуальности либо уйдя с головой в работу («Синий чулок»), либо в заботу о других («Бабушки»). Первым присущи черты мужского поведения (особенно если они выросли без отца и заменяли матери мужа); симптомы работоголизма (они уходят с головой в науку, учёбу и т. д.), фанатизм. Вторые, как правило, посвящают себя детям, причём не своим, а чужим (они воспитывают либо приёмных детей, либо детей родственников (племянников, например). У тех и других асексуальная внешность, только первые берут пример с мужчин, а вторые – с бабушек. «Бабушки», кроме того, часто страдают от лишнего веса.

2.Протест. Это группа женщин с протестным поведением, которых характеризует сверхвнимание к внешности, тему секса подменяют суррогатом – демонстрацией сексуальности. Это те женщины, которые либо вступили в ранний брак (как правило, по беременности), либо они имеют множество партнёров; женщины с темой насилия, содержанки. Если представительницы первой группы скрывают сексуальную жизнь, то представительницы второй выставляют её напоказ. Используя терминологию Э.Берна, любимой игрой протестных женщин можно назвать «Динамо» ( См. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры). В общении для них характерны кокетство, сексуальные провокации и авансы по отношению к мужчинам и конкуренция с женщинами. Среди заявок звучит тема чистоты-грязи.

3.Подчинение. В глаза бросается неконгруэнтность во внешности; например, женщина, которой за тридцать, может одеваться как школьница, говорить детским голосом, вести себя капризно. Озабочена тем, чтобы как можно дольше не стареть, сохранить внешность девочки.

Объединяет представительниц всех трёх групп то, что все они, так или иначе, асексуальны, или «мертвы» как женщины, не удовлетворены своей сексуальной жизнью и продуктивностью в самом широком смысле.

Пример сессии. «Спящая красавица»

Мы назвали эту сессию «Спящая красавица». Участница группы – Галина. Галине 31 год, она второй раз замужем, имеет дочь от первого брака. Сессия началась с заявки Галины поработать с собственным сном. Когда пересказ сна закончился, Галина сказала: «Меня разбудил мой ребёнок». Мы восприняли эти слова как метафору: «мой ребёнок» может восприниматься как внутренний ребёнок клиентки, который, несмотря на взрослость клиентки, остаётся в детском состоянии, не получая удовлетворения.

Тема Галины – ребёнок в обличье взрослой женщины – видна ещё до того, как она заговорила о сне. Во-первых, по профессии она косметолог, то есть её бизнес связан с внешностью женщины. Метафорически род её занятий выглядит таким образом: как подольше удержать женщину в состоянии девушки. Во-вторых, что касается внешности самой Галины, то в глаза бросается её неконгруэнтность: женщина, которой за тридцать, состоящая во втором браке, мать – и при этом бантик в начавших уже седеть волосах, короткая юбочка в складку, напоминающая пионерскую, быстрые движения, детский голосок.

Содержание сна следующее. Галина закрывает ребёнка в пустом доме, уложила спать, а сама пошла гулять. Заперла, чтобы с ним не случилось «ничего плохого».

Т: А что с ним может случиться плохого?

К: Могут ворваться мужчины, которые чем-то опасны, и напугать.

Мы предложили Галине инсценировать сон, взяв на себя роль ребёнка. На роль двери предложили выбрать кого-то из членов группы. «Дверь» оказалась двустворчатой, её играли два человека, мужчина и женщина. Когда Галине предложили посмотреть на сцену со стороны, то это напомнило ей сцену из собственного подросткового детства. Так поступала мать, не пуская дочь гулять, чтобы ничего «такого» не случилось. На вопрос, что «такое» могло случиться, Галина ответила далеко не сразу. Подумав, она предположила, что речь шла о запрете играть с мальчиками. Это никогда не говорилось матерью напрямую, а давалось понять косвенно, манипулятивным способом. Суть манипуляции: мать делает отношения полов непривлекательными, представляя женщину как «тётку», «старуху». И перед дочерью на бессознательном уровне ставится неразрешимая задача: нужно все время оставаться девушкой, не развиваясь, удерживая себя годы и годы в состоянии ребёнка.

Мы предложили Галине сыграть взрослую женщину. Она поморщилась.

Т: А что мешает это сделать?

К: Для меня женщина – это что-то непривлекательное, бесформенное…

Т: Непривлекательное для кого?

К: Для мужчин. Мне кажется, им должны нравиться молодые девушки, а не старухи.

Стало понятно, что для Галины между девушкой и старухой нет связующего звена, нет стадии «женщины».

Тогда мы сделали Галине другое предложение – сыграть старуху.

Т: Чем тебе не нравятся старухи?

К: Они напоминают о смерти.

Следующая сцена была про смерть. Галина построила для себя гроб, что напомнило и ей, и группе сказку «Спящая красавица».

Т: Что бы помогло тебе ожить? Кто может тебя разбудить?

К: Собственный ребёнок. (Вспоминаем начало сессии – сон Галины, в котором её будит собственный ребёнок. Теперь уже понятно, что речь идёт о собственной неудовлетворённой потребности, без которой жизнь – сон).

Т: Побудь в роли этого ребёнка. Чего ты хочешь?

К: Хочу пойти на улицу погулять с друзьями.

Далее следует сцена диалога с идеальной матерью, в котором та разрешает общаться с детьми, в том числе мальчиками. В сессиях, которые мы проводили на женских тренингах, легко «озвучить» «мачеху», но «хорошую мать» приходится «выстраивать». Первая запрещает вступать в половые отношения, вторая должна дать такое разрешение и поддержать. Звучит это разрешение парадоксально: «ты можешь жить с мужчиной, даже если я против». Перевод: «Я как мать желаю тебе женского счастья, хотя я как женщина завидую твоей молодости и конкурирую с тобой».

Во время шеринга в группе родилась пародия:

Девочка: «Я с вами ещё не…»

Бабушка: «Я с вами уже не…»

Между ними женщина, которая: «ДА!»

Голос мужчины: «Да где ж таких увидишь…»

Стадии инициации

Как же должна проходить психологическая инициация? Где женщины, которые говорят «ДА»?

Сказки говорят нам: чтобы стать взрослой женщиной, девушке, во-первых, нужно «победить» свою мачеху, которая не разрешает ей взрослеть, потому что не хочет уступить свою территорию. Далее – получить разрешение от матери (в сказках ее роль играет кто-то другой) на личное счастье и совет, как себя вести. И последнее – найти своего мужчину и построить свой дом, свою территорию, свои границы.

Коррекция на психотерапевтических сессиях состоит из таких же стадий, кроме одной: если в сказках понятно, где злая мачеха, а где добрая фея, то в жизни невозможно различить эти две роли, так как они слиты в одной и той же женщине. Вот почему клиентка не может отреагировать свой протест – ей мешает сделать это любовь к матери. И наоборот: она не может сказать о своей любви, потому что мешают неотреагированная обида и гнев.

1. Таким образом, первая стадия в коррекции – развести роли, то есть показать две части личности матери: любящую («мать») и запрещающую («мачеха»).

2. Далее: отреагировать чувства обиды, гнева по отношению к той части личности матери, которая запрещает девушке вступать в отношения с противоположным полом и ассоциируется с мачехой.

3. Третье: получить разрешение на право быть женщиной от любящей части матери.

4. Четвёртое: получив разрешение вступать в отношения с мужчинами, девушка должна найти «своего» мужчину, а не отца.

5. Наконец, девушка должна обозначить свою территорию и суметь защитить ее от контроля матери.

6. Последняя стадия – шеринг, поддержка группы, которая символизирует социальное одобрение.

На наш взгляд, нужно сказать несколько слов о роли «хорошей матери». В жизни формам взрослого поведения обучает девочку собственным примером инициированная женщина. В сказках эту роль – роль помощника – берет на себя сказочное волшебное существо. На сессиях терапевт либо член группы, которого выбирает клиентка на эту роль.

Приведем еще один пример из терапевтической сессии, который иллюстрирует коррекционную часть сессии..

Пример сессии. «Снегурочка»

Светлане 35 лет. Разведена, дочери 16 лет. Заявка: «Не могу сама возбуждаться. Иногда моя самка приходит, иногда – нет. Я заранее никогда не знаю, подведет она меня или нет в этот раз».

Сессия проводилась в гештальт-подходе, с использованием метафор.

Т: Возбудись сейчас.

К: Как! Сама? Как это возможно при всех? Это стыдно…

Чувство стыда – основная фигура, с которой проходила работа на этой сессии. Интроект клиентки, вынесенный из общения с «запрещающей частью» матери -. женщина не должна сама нести ответственность за своё возбуждение, это ответственность мужчины. Женщина – некая «снегурочка», холодная, без чувств, не отвечающая на любовные призывы мужчины. Суть проблемы Светланы в том, что женщина не может говорить о своей любви, проявлять свои чувства открыто.

Следующим шагом после осознания интроекта было получение разрешения от «разрешающей части» матери быть женщиной. Клиентка выбрала на эту роль участницу группы, которой дала слова: «женщина сама активна, она может говорить о том, чего ей хочется, это не стыдно, а нормально».

Третий этап – обучение матерью. Сессии на сексуальные темы в группе сложно проводить из-за социальных табу на эту тему. Как была решена проблема в данном случае? Как стало возможным здесь-и-теперь научить клиентку возбуждаться самой в присутствии 20 человек? Это удалось сделать через метафору. На вопрос, что хочет сделать, клиентка ответила: «Помяукать». Метафорически это означает: проявить собственную сексуальную активность, побыть самкой. Однако в тот же момент вернулось чувство стыда, и, по словам клиентки, у неё «пересохло горло», она не смогла произнести ни звука. Тогда она сама обратилась за поддержкой к «идеальной матери» – женщине, выбранной ею на эту роль из группы. Сначала им удалось помяукать вдвоём, а потом – одной.

Ещё одна стадия – поддержка мужчины. Клиентка «проверяет», «работает» ли новый механизм. Мужчина вступает в диалог своим мяуканьем. Символически это выбор «своего» мужчины и выстраивание своих собственных границ.

Последняя стадия – поддержка группы. Группа мяукает хором с удовольствием вместе с клиенткой, подтверждая тем самым, что то, что происходит, нормально, приемлемо.

 

Три инициации в "женских" волшебных сказках

Римма Ефимкина (Новосибирск)

Отрывки из статьи

Считается, что женские инициации распространены менее, нежели мужские (Результаты кросскультурных исследований А.Шлегель и Г.Баррн резко расходятся С этим привычным представлением. Из их резюме вытекает, что инициации отсутствуют в большинстве обществ, а там, где они проводятся, девочек инициируют чаще мальчиков (только девочек инициируют в 39, только мальчиков - в 17 и оба пола - в 46 обществах).

Они также бывают двух типов: 1) пубертатные, 2) связанные со вступлением в женские союзы. Пубертатные отличаются тем, что девочки достигают половой зрелости не одновременно, и поэтому проходят возрастные обряды посвящения не коллективно, как мальчики, а по одиночке. Чаще всего женский пубертатный обряд инициации заключается в изоляции, запрете видеть свет, ступать на землю и употреблять в пищу некоторые виды продуктов, а также обучению женским ремеслам (ткачество) и мифам.

В традиционных культурах инициации имеют трёхэтапную структуру: 1 - сегрегация (разрыв неофита с его окружением) и изоляция (уход, увод, смена образа жизни); 2 -транзиция (промежуточное, лиминальное, бесстатусное состояние посвящаемого); 3 - инкорпорация (возвращение к общественной жизни в новом статусе).

Распространённый сценарий инициации - символическая смерть посвящаемого и его последующее возрождение в новом качестве. Во многих случаях инициации сопровождаются сложными психологическими и физическими, подчас весьма мучительными, испытаниями, по окончании инициации проводятся очистительные обряды. Как правило, вновь посвящённый получает определённые знаки отличия, подчёркивающие социальную грань между инициированными и неинициированными.

Учеными давно установлено, что структура волшебной сказки имеет характер инициации. Мы берем для анализа не все сказки, а только волшебные. Среди волшебных сказок мы выбрали два типа так называемых "женских" сказок. К первому относятся сказки о невинно гонимой падчерице ("Морозко", "Крошечка-хаврошечка", "Золушка" и др.), ко второму - сказки типа "Красавица и чудовище" ("Амур и Психея", "Аленький цветочек", "Перышко Финиста ясна сокола" и др.).

Выбор именно этих сказок обусловлен тем, что главной героиней является девушка, которая вступает во "взрослую" жизнь, начиная свой путь в сказке с пубертатного возраста. Сюжет кратко можно изложить так: мачеха, обнаружив, что падчерица подросла и хороша собой, старается сжить ее со свету. Отец не заступается за дочь перед обидчицей. Наконец, мачеха либо выгоняет девушку из дому в лес, либо дает задание, которое представляет для нее смертельное испытание. Находится наставник, который помогает девушке с ним справиться и награждает ее. Часто в конце сказки появляется молодой человек, который влюбляется в нее. В эпилоге счастливое замужество героини, зависть сестер, посрамление мачехи или даже гибель ее.

Среди общих моментов сюжета выделяются следующие:

• - Героиня находится в переходном периоде, когда девушка уже не ребенок, но еще не женщина.
• - В большинстве сказок у девушки мачеха, а не родная мать.
• - Есть родной отец, который ведет себя по отношению к дочери пассивно, не заступается за нее и не поддерживает.
• - Как правило, у девушки есть сводные сестры, являющиеся для мачехи родными дочерьми, к которым последняя добра.
• - Девушка должна пройти смертельное испытание, с которым она справляется. Сестры не справляются с испытанием.
• - Есть наставник - человек, животное или волшебное существо. Он помогает девушке справиться со смертельным испытанием, поддерживает или даже спасает ее.
• - В итоге у девушки появляется жених, с которым героиня счастлива.
• - В конце сказки - посрамление мачехи, а иногда смерть.

Мы заметили, что среди отобранных нами сказок есть "короткие", а есть более "длинные". Сделав структурно-функциональный анализ, мы обнаружили, что длинные сказки описывают в символической форме не одну инициацию героини, а две, одна из которых соответствует переходу из детского возраста в период молодости с его задачами, а вторая - из молодости в зрелость. Тогда к описанному выше сюжету добавляется еще несколько функций: получив награду за пройденные испытания, девушка по случайности или по наущению сестер теряет все полученное, а также мужа, и теперь должна проходить новые испытания, чтобы стать, наконец, неуязвимой. Героиня либо воцаряется, либо даже становится бессмертной.

Анализируя функции второстепенных персонажей, мы убедились в том, что сестры героини демонстрируют альтернативный путь прохождения инициации.

Кроме того, в некоторых сказках мы имеем дело с третьей инициацией, соответствующей переходу женщины из стадии зрелости в стадию старости. В таких сказках второстепенным персонажем является, как правило, мачеха.

Как обнаруженную закономерность хочется отметить тот факт, что в "женских" сказках подвергаются инициации всегда только персонажи-женщины. В связи с этим можно сказать, что "женские" сказки посвящены женским инициациям и различным стратегиям прохождения их. Теперь рассмотрим несколько конкретных примеров.

Первая инициация. Переход из детства во взрослость

По каким признакам мы узнаем, что перед нами инициация? По тому, насколько близка героиня к смерти. Это некая метка, которую подробно описал Пропп в своей знаменитой работе "Исторические корни волшебной сказки": "Почему герой попадает к вратам смерти? <...> Почему сказка отражает в основном представления о смерти, а не какие-нибудь другие? Почему именно эти представления оказались такими живучими и способными к художественной обработке? Ответ на этот вопрос мы получим из рассмотрения одного явления уже не только в области мировоззрения, но и в области конкретной социальной жизни. Сказка сохранила не только следы представлений о смерти, но и следы некогда широко распространенного обряда, тесно связанного с этими представлениями, а именно обряда посвящения юношества при наступлении половой зрелости (initiation). Этот обряд настолько тесно связан с представлениями о смерти, что одно без другого не может быть рассмотрено".

Мы помним, что обряд инициации представляет собой трехчастный сценарий, согласно которому инициируемый удаляется от людей, подвергается смерти-трансформации, причем он искренне уверен в том, что умирает, и наконец возрождается уже другим человеком. Так, если мы возьмем, к примеру, сказку "Морозко", то в этой короткой сказке героиня проходит инициацию в связи с переходом из детства во взрослость. Ее главная задача - отделение от родительской семьи, что в символической форме выглядит как отправление ее мачехой на верную смерть в зимнем лесу. Героиня, тем не менее, не умирает, она успешно справляется с испытаниями и возвращается домой с наградой. Мы не останавливаемся подробно на этой инициации, она описана в статье "Психологическая инициация женщины .

 

Однако на этом сказка не кончается, она показывает другую возможность, которую демонстрирует сводная сестра или сестры героини, родные дочки мачехи. Увидев успех падчерицы, последняя снаряжает своих родных дочек в лес, чтобы и они разбогатели. Они, в отличие от героини, не справляются с испытанием и изгоняются с позором либо погибают. Сказка показывает стратегию прохождения инициации, которая, кстати, если говорить об исторических параллелях, не была исключением. Эрик Эриксон, замечая, что этапы психологического формирования человека в ходе онтогенеза отнюдь не детерминируются самими по себе последовательными стадиями созревания организма, но что эффекты этого созревания сложно опосредствуются социальными институтами, приводил в качестве иллюстрации такой пример: "В некоторых "первобытных" обществах существуют "старые дети" - те члены племени, которые не выдержали суровых испытаний церемонии инициации "посвящения во взрослость". Запрещение заниматься всеми "взрослыми" видами, деятельности определяет психологическую незрелость этих индивидов, несмотря на полноценное физическое созревание"

Что должна знать героиня сказки, отправляясь в лес? Невозможно не изумляться той кротости, с которой она принимает свою судьбу. Падчерица в "Морозко" отправляется в зимний лес - и ни жалобы, ни обиды на своего родного отца, который отвозит ее на санях. В сказке "Амур и Психея" героиню родители по приговору оракула отправляют на скалу смерти, с тем чтобы ее взял в жены самый чудовищный монстр на земле - сама Смерть, и Психея безмолвно подчиняется. Можно продолжить примеры до бесконечности, и во всех примерах нас неизменно будет поражать та готовность героини встретиться со смертью, как будто она знает, что это и есть самое "правильное" поведение. И если сравнить поведение сестер, проходящих тот же путь, то сразу бросится в глаза контраст в поведении их по сравнению с главной героиней. В "Морозко" они грубо отвечают на приветствие Мороза, в "Госпоже Метелице" сестра плохо взбивает перину, чем вызывает недовольство волшебницы, и т.д. Девушки демонстрируют незрелое, детское поведение, как будто игнорируя изменившуюся ситуацию.

Из психологии развития мы знаем, что если человек не проходит опустошительную, разрушительную фазу прощания с детством, то какая-то часть его личности остается инфантильной, а следовательно -зависимой. Неудивительно, что в сказках про падчерицу сестер не берут замуж, то есть, по сути, они остаются "вечными девочками" в родительском доме. Иногда сестры в сказке погибают, что следует воспринимать как метафору: погибнуть - это перестать жить, то есть стагнироваться, остановиться в развитии, "ибо то, что перестает меняться, трансформироваться, то подвергается распаду и погибает. Такая "прижизненная смерть" выражается в духовном бесплодии". Причем, в сказках смерть не воспринимается как трагедия, необратимость, это нормальная фаза, вслед за ней может идти новое рождение. Героя могут изрубить на куски, утопить в реке ("Сестрица Аленушка и братец Иванушка"), но он восстает из мертвых и совершает победу над собой, своими изжившими себя и утратившими ценность комплексами. 

Вторая инициация. Переход в стадию продуктивности

Итак, девочка стала девушкой, отделилась от родителей и, согласно сказке, имеет теперь право на свою собственную территорию, на потребности и их удовлетворение. Морозко наградил ее сундуком с добром, и теперь она сыта. Что дальше? На этом многие сказки заканчиваются. Но многие имеют продолжение, в котором героиня; какое-то время понаслаждавшись добытой свободой, неизменно теряет все. И тогда ее ждут новые испытания.

В "длинных" сказках типа "Амур и Психея" девушку также уводят из дома собственные родители, оставляя на пустынной скале в ожидании жениха по имени Смерть. Своей красотой и кротостью (главное - кротостью, принятием своей печальной судьбы и готовностью пройти испытание, а не попытками избежать его) девушка привлекает Амура, который переносит ее в "рай земной", где ей не нужно ни о чем заботиться. Короткие сказки, как мы уже сказали, на этом заканчиваются, потому что вот он, счастливый конец. Но в длинных сказках мы узнаем, что ждет героиню дальше.

Итак, условие, при котором девушка живет "в раю", в сказках типа "Красавица и чудовище" всегда оговаривается мужем: она не должна видеть его и задавать вопросов о том, кто он такой. В "Аленьком цветочке" за ней ухаживают невидимые слуги, любое желание тотчас исполняется, но диалог с хозяином этого благословенного места она ведет, читая написанные огненными буквами его ответы на свои реплики, потому что он не хочет напугать ее своим видом и голосом. В "Эросе и Психее" супруг обещает Психее за ее послушание, что у нее родится божественный сын, а если она ослушается, то родится смертная девочка. До поры до времени ее это устраивает. Но у нее есть старшие сестры (более развитые слои сознания), которые однажды подговаривают ее узнать, с кем она живет. И она подчиняется этим уговорам, потому что они совпадают с ее собственной потребностью -знать эту тайну. Мы помним, что знают тайну только посвященные. Муж - знает тайну, он - бог. Она - простая смертная, читай: непосвященная.

Если первая инициация была спровоцирована мачехой - именно благодаря ей девушка вынуждена менять привычный образ жизни, - то вторая инициация происходит из-за любопытства девушки, символически олицетворяемого в сказке ее старшими сестрами. Послушание героиню более не устраивает, она хочет нарушить условие, которому она подчинилась, и увидеть, с кем она делит кров и ложе. Однако, увидев мужа, она тут же его теряет и вынуждена снова идти на испытания, чтобы вернуть его.

Кажется, что она не приобретает ничего нового, но это не так. В сказке "Аленький цветочек" героиня обретает мужа-человека вместо зверя и статус его официальной жены, а не гостьи в его доме. В сказке это называется "воцарение", у Юнга - "восамление", а в психологии развития Э.Эриксона - переход в фазу продуктивности. В фазе продуктивности мы создаем, творим новые вещи, идеи, детей, а главное - самих себя как индивидуумов, уникальных личностей. Если в первой фазе брака, который можно назвать браком "вслепую", героиня зависит от мужа из-за условий, которые он выдвинул, то во второй фазе они становятся равными партнерами.

Что же произошло? Когда-то основатель гештальт-терапии Фриц Перлз на вопрос, почему у него получается так здорово работать, ответил: "Потому что у меня есть глаза и уши, и я не боюсь". Эти же слова можно отнести к героине: она не боится больше пользоваться глазами и ушами, потому что теперь она и сама может справиться с самыми трудными испытаниями. На место страха пришла созидательная любовь, принимающая вещи и людей такими, каковы они есть, во всей противоречивой полноте. Она узнает, что своей любовью может сотворить чудо. В "Аленьком цветочке" муж обязан героине своим освобождением от чар колдовства. В сказке "Амур и Психея" в поисках утраченного мужа героиня выполняет то, чего не может выполнить ни одна смертная, за это Зевс награждает ее бессмертием и поселяет на Олимпе. Она становится богиней, а следовательно, равной богу, который является с этих пор ее супругом.

По Юнгу, это этап, когда женщина обретает свой анимус, который дает ей ощущение целостности, андрогинность. Это означает, что индивидуум достиг еще одной ступени целостности, которая реализуется в рождении чего-то нового. В сказке "Амур и Психея" у Психеи рождается дочь по имени Наслаждение.

Если искать аналогий с реальными инициациями, то материал для размышлений дает нам Элиаде. Он пишет о нескольких степенях посвящения у женщин. Так, начатый когда-то в пубертате обряд посвящения завершается лишь тогда, когда у женщины рождается" первенец. Это значит, что она достигла творческой стадии своей жизни.

А что потом? А далее по логике развития взрослой женщины дети ее вырастут, героиня автоматически превратится в "мачеху", чтобы выполнить до конца свое материнское предназначение и помочь детям отделиться от родительской семьи, сама же окажется перед кризисом середины жизни.

Третья инициация. Кризис середины жизни

Если мы обратимся к периодизации жизни женщины по Юнгу, то можем изобразить ее в виде следующей таблицы:

Девочка	Молодая девушка	Зрелая женщина	Старуха
(асексуальность, инфантильность)	(сексуальность, инфантильность)	(сексуальность, продуктивность)	(асексуальность, мудрость)

 

В ней последовательно изображены четыре этапа жизни женщины, отграниченные друг от друга: 1) девочка; 2) девушка; 3) женщина 4) старуха.

Между этими четырьмя периодами есть границы, или пороги. Всего получается три порога, не считая рождения и смерти, что тоже является порогами, через которые человеку приходится переходить в течение жизни. В данной работе нас интересуют только переходные периоды взрослой жизни. Заканчивая проживание одной стадии жизни, человек не может беспрепятственно и естественно шагнуть в следующий по нескольким причинам.

Про одну из них мы говорили в связи с теорией Юнга: человек цепляется за предыдущий период, боясь неизвестности новой жизни. Но если бы он даже рвался вперед, то это не так-то просто. Вторая причина сложности переходных периодов в том, что в социуме это "место" уже занято. Так, если в семье есть подросшая дочь, то неизбежен ее конфликт со взрослой же матерью, так как в семье предусмотрено только одно "вакантное место" для такой женской роли, как хозяйка, мать, сексуальная партнерша отца. Таким образом, девушка не имеет возможности выполнять эти роли, а мать не спешит отказываться от них, так как они дают ей монопольную власть.

Каковы перспективы этой ситуации? На какое-то время возрастные этапы матери и дочери перекрывают друг друга, обе находятся в стадии продуктивности, только дочь на входе, а мать - на выходе, у одной сил еще пока мало, у другой - есть и силы, и опыт. Очень напоминает революционную ситуацию: низы хотят, но пока не могут взять власть, а верхи не хотят ее терять, но уже не могут удержать. Однако неизбежен переход стареющей матери в третью стадию, и она испытывает такие же "пороговые" ощущения, что и взрослая дочь.

Пока мать и дочь находятся в различных жизненных периодах, конфликт существует латентно: "Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?" - спрашивает пушкинская героиня, уверенная в своей монополии на женскую власть. И до поры до времени зеркальце успокаивает ее: "Ты, конечно, спору нет". Но уже в этом ответе есть намек на грядущую драму: это слово "спор". Спору нет, но его пока нет.

"Но царевна молодая, /Тихомолком расцветая, /Между тем росла, росла, /Поднялась - и расцвела"... И вот здесь-то мы сталкиваемся со следующей закономерностью: как только девочка вошла в пубертат, она автоматически начинает теснить мать с ее "площадки", вытеснять ее из детородного периода в "старухи". Вот за что борется мать - за сферу влияния! "Как тягаться ей со мною! /Я в ней дурь-то успокою. /Вишь какая подросла! /<...>/ Но скажи: как можно ей /Быть во всем меня милей? / Признавайся: всех я краше, /Обойди все царство наше, /Хоть весь мир; мне равной нет./ Так ли?" Зеркальце в ответ: / "А царевна все ж милее, / Все ж румяней и белее"...

Вот она, старая как мир драма между стареющей матерью, теряющей свою женскую силу, и подрастающей дочерью, дерзкой в своей юности и притязаниях на материнское место. Эта драма не только женская. Если мы рассмотрим так называемые "мужские сказки", то увидим то же самое. Так, в "мужской" сказке "Кощей бессмертный" Кощей, обладающий неограниченной властью, забирает женщину Ивана-царевича, инфантильного героя, не ведающего, какое сокровище досталось ему под личиной лягушки. Ему остается либо оставаться без партнерши, то есть в детском, асексуальном состоянии, либо перестать быть послушным мальчиком и сразиться с врагом, который всемогущ, грозен и, как кажется на первый взгляд, бессмертен. Его смерть какая-то особая, нужно отыскать и сломать иглу, на конце которой смерть Кощея. В психоанализе иглы, веретена, гребни - это те предметы сказочной атрибутики, которые являются фаллическими символами и иносказательно намекают на сферу секса. Сломать иглу Кощея = лишить его мужской силы, кастрировать, занять его место, став мужчиной. Смерть его - освобождение площадки, которую занимает новый, более молодой и сильный "самец". При этом поверженный властитель не обязательно умирает физически, он может умереть метафорически, то есть становится асексуальным, "умирает" как мужчина в продуктивной фазе, уступив свое место более молодому.

Для иллюстрации третьего кризиса возьмем сказку, которую мы уже цитировали выше. В переложении Пушкина она больше известна как "Сказка о мертвой царевне и семи богатырях" (хотя речь в нашей статье идет о народных сказках, Пушкин весьма экологично сделал переложение народной сказки "Волшебное зеркало" в стихотворную форму, не повредив при этом функциональной структуры, в чем и кроется народность гения). Здесь нам хочется сделать акцент на второстепенной героине, мачехе.

Во время анализа "женских" сказок у нас возникло следующее наблюдение. Поскольку жизненный путь человека не заканчивается на зрелости, а предполагает и старость, то мы предположили, что должны быть сказки с главными героями стариками и старухами. Оказалось, что мы не можем вспомнить таких сказок. Возможно, они и есть, но не так популярны, как сказки о молодых девушках и юношах. Сказка знает героя-ребенка ("Мальчик-с-пальчик", "Гуси-лебеди), героиню -девушку, героиню - зрелую женщину ("Василиса Прекрасная"), однако старуха или старик могут быть только второстепенными персонажами, причем либо помогающими главному герою, либо мешающими ему. Почему так? Если в сказке "закодированы" жизненные стратегии, но как она могла проигнорировать такой огромный отрезок жизни, как старость?

Одно из предположений заключается в том, что выйдя из возраста продуктивности, женщина перестает быть главным персонажем как в жизни, так и в сказке. У руля власти в жизни, а, следовательно, в сказке, стоят люди в фазе средней зрелости. Перевалив за рубеж этой фазы, человек должен осознать утрату своей власти в социуме и углубиться внутрь своей индивидуальности.

Так, мачеха в "Сказке о мертвой царевне", будучи вытеснена из собственной возрастной зоны подросшей падчерицей, подошла к кризису второй половины жизни, который предполагает смену экстравертированности на интровертированность. Царица не захотела принять этого факта, продолжая соревноваться в красоте и юности с молодой царевной, пытаясь повернуть время вспять и продлить иллюзию своей молодости путем устранения соперницы (вспомним иронию Юнга по поводу того, что в современном западном обществе женщина должна быть похожа на младшую сестру своей дочери). В социуме женщина изначально ориентирована на привлекательность в коммуникации, куда включена и внешняя привлекательность (героиня в сказке всегда "красавица писаная"). Однако мачеха в сказке практически всегда предстает старухой, сварливой и злой. Всегда в сказках она наказывается либо посрамлением и смирением, либо посрамлением и смертью.

Возвращаясь к теме инициации, мы можем сказать, что роль мачехи в женской сказке в том, чтобы дать представление еще об одном кризисе - кризисе середины жизни, который протекает ничуть не проще кризиса юности. В "мужских" сказках за попытку вернуть молодость старый царь наказывается тем, что сваривается в котле с молоком, в то время как молодой герой в результате этой же самой процедуры выскакивает из кипящего котла "удалым добрым молодцем". В "женских" сказках, например, в "Снегурочке", бездетная старушка пытается повернуть время вспять, "родив" снежную дочку, однако это, что называется, "мертворожденное" дитя, не способное к жизни... Подобные эпизоды в сказках соответствуют прохождению психосоциального кризиса поздней зрелости с отрицательным исходом по Э.Эриксону: на каждую задачу есть свое время, и его не наверстаешь в другой фазе, потому что в ней человека будут ждать свои, другие задачи.

Итак, старухи и старики в сказках являются не главными, а второстепенными героями, потому что их время ушло. Но это предположение касается только тех персонажей сказки, которые соответствуют реальным людям, например, злой мачехе. Есть еще один тип из семиперсонажной схемы Проппа, в роли которого может выступать пожилая женщина - это так называемый "даритель". Это персонаж, который оценивает прохождение героем испытаний и награждает его либо наказывает. В сказках это Баба Яга, Госпожа Метелица, фея, добрая старушка, помогающая девушке, и другие персонажи - именно они являются проводниками главных героев в инициациях. Эти герои не являются главными в сказке по той причине, что им не нужен путеводитель в виде сказки, они сами сочиняют сказки, шифруя те самые коды для молодых. Согласно Эриксону, социальная роль пожилых людей заключается в сохранении и трансцендировании мудрости, и во все времена самые главные тайны племени, государства, людского сообщества охраняются стариками.

Если говорить о реальных инициациях в традиционном понимании, то третья сказочная инициация (переход в последнюю жизненную стадию) соответствует второму типу инициации. Напомним, что речь идет о "специализированных инициациях", которым подвергаются определенные личности в связи с трансформацией их человеческого состояния. В данном случае происходит творение не человека, "а некоего сверхчеловеческого существа, способного общаться с Божествами, Предками или Духами. Подобные инициации были предназначены для избранных. Простые смертные (типа мачехи в сказке) доживают свой век в отчаянии, если вообще доживают.

Поскольку старость - самая не исследованная из всех стадий жизни (хотя бы потому, что люди стали жить так долго не так уж и давно), нам хочется проанализировать еще одну сказку - "Спящая красавица" Ш.Перро. Она необычна тем, что в ней нет мачехи, а есть добрые любящие родители, и все же главная героиня успешно проходит свою первую взрослую инициацию, и помогают ей в этом две старушки.

В этой сказке, как мы помним, героиня впервые появляется не в пубертате, а во время рождения. Злая старая фея, обиженная на то, что ее не пригласили на праздник, пророчит, что когда новорожденная вырастет, то умрет, уколовшись веретеном. Другая фея "смягчает приговор": ты всего лишь уснешь на сто лет, пока не придет избранник. Тогда можешь растрачивать дары юности.

Затем сразу же следует кульминация: девушке уже 15-16 лет, и пророчество сбывается, она укололась веретеном, и это обозначает, что метафорически речь, безусловно, идет о первом сексуальном опыте, дефлорации. В этой сказке другие феи (в разных вариантах их от шести до двенадцати, не считая злой феи) сделали множество подарков, олицетворяющих богатство и прелесть юности. К сожалению, кроме этого роскошного приданого, в юности таится и "смертельная опасность", о которой не обмолвилась ни одна из добрых фей. Эту тяжкую и неблагодарную обязанность берет на себя пожилая (читай: пожила на свете) мудрая женщина. Терять девственность до замужества для девушки почему-то смертельно опасно. И сказка дает ей сто лет для того, чтобы она "созрела" до принятия на себя этой социальной ответственности.

В.Я.Пропп считает, что то, о чем рассказывается в сказке, было реальностью при родовом строе, то есть ищет исторические корни сказки. Мы, обращаясь к этнографическому материалу, также убеждаемся, что девочек, подобно спящей красавице, при наступлении первых месячных изолировали иногда на несколько дней, иногда -месяцев, а иногда - лет. Причем, чем знатнее семья девушки, тем дольше срок изоляции.

Вот как описывает Маргарет Мид жизнь девушек таупоу в возрасте на выданье: "Этих девушек благородного происхождения тщательно охраняют. Не для них тайные свидания по ночам или же встречи украдкой днем. Если родители низкого социального ранга благодушно безразличны к похождениям своих дочерей, то вождь хранит девственность своей дочери так же, как честь своего племени, свое право председательствовать на вечерних церемониальных распитиях кавы*, как любую из своих прерогатив, данных ему его высоким положением. Он поручает какой-нибудь старой женщине из своего семейства быть ее постоянной компаньонкой, дуэньей. Таупоу не должна ходить в гости, ее нельзя оставлять одну по ночам. Рядом с ней всегда спит какая-нибудь женщина постарше. Ей категорически запрещено ходить в другую деревню без сопровождения. В ее собственной деревне односельчане ревниво хранят ее неприкосновенность, когда она предается будничным делам - работает на огороде, купается в океане. Риск стать жертвой какого-нибудь моетотоло (насилие над спящей) для нее мал, так как рискнувший покуситься на ее честь в прежние времена был бы просто убит, а сейчас ему пришлось бы бежать из деревни".

А теперь сравним текст сказки Ш.Перро с приведенным отрывком о жизни самоанской принцессы: "Все так и вздрогнули, узнав, какой страшный подарок припасла для маленькой принцессы злая колдунья. Никто не мог удержаться от слез". Однако король решил все же попытаться уберечь принцессу от несчастья, которое предсказала ей старая злая фея. Для этого особым указом он запретил всем своим подданным под страхом смертной казни прясть пряжу и хранить у себя в доме веретена и прялки. Прошло пятнадцать или шестнадцать лет. Как-то раз король с королевой и дочерью отправились в один из своих загородных дворцов. Принцессе захотелось осмотреть древний замок, и, бегая из комнаты в комнату, она наконец добралась до самого верха дворцовой башни. Там в тесной каморке под крышей сидела за прялкой какая-то старушка и преспокойно пряла пряжу. Как это ни странно, она ни от кого ни слова не слыхала о королевском запрете..." И так далее. То, чего не смогла сделать с принцессой одна старушка, доделала другая. Событие, которое должно случиться, в сказке обязательно произойдет. Причем злая фея, можно сказать, делает большое одолжение, предупреждая о нем заранее. Говорят: кто предупрежден, тот вооружен, однако можно это делать по-разному. Король инфантильно пытается оберегать дочь-девственницу от "укола", - и в этом подход молодого мужчины-отца. А пожилые женщины знают, что выход в другом - выход в проживании опыта, предназначенного каждой женщине самой жизнью. Одна фея, отжившая свое и вышедшая из детородного периода, жестоко называет вещи своими именами: ЭТО обязательно произойдет и будет смертельным опытом, лишением. Вторая - молодая добрая фея - в расцвете молодости и силы, и она знает, что этот опыт, хотя и является тяжелым испытанием, но не смертелен. Наконец, третья женщина вносит свою лепту - ей "плевать" на приказы и запреты короля, она их и не слыхала. Есть вещи, над которыми не властны люди, какого бы высокого ранга они ни были. Кларисса Пинкола Эстес прекрасно выразила разницу отношения к жизни молоденьких девушек и старух с помощью образа: "Работая с девушками старше шестнадцати лет, которые убеждены, что мир хорош, если правильно с ним обращаться, я всегда чувствую себя старой седой собакой. Мне хочется прикрыть глаза лапами и застонать, потому что я вижу то, чего не видят они, и знаю, особенно если девушки упрямы и своевольны, что они хотя бы раз с бездумной храбростью пойдут навстречу хищнику, пока потрясение не заставит их пробудиться. На заре жизни наш женский взгляд очень наивен, и это значит, что эмоциональное понимание скрытого еще очень слабо. Но как женщины, все мы начинаем с этого. Мы наивны, и язык заводит нас в какую-нибудь очень щекотливую ситуацию. Быть непосвященной в этих делах значит, что мы в той поре жизни, когда склонны видеть только явное, и это делает нас уязвимыми".

Заключение

В заключение хочется еще раз сказать, что инициация прежде всего связана со знанием трансцендентного порядка, знанием, которое ведет к новому, высшему способу существования. Это знание на каждом из этапов жизни новое, но у опытов всех трех описанных нами инициации один общий знаменатель: они выводят человека за пределы его обыденной жизни, поскольку имеют духовную природу. В результате принятия нового опыта у человека меняется онтологичекий статус - он становится открыт для мира Духа. В сказках, как мы видели, эта метаморфоза сопровождается превращением героини в волшебницу, царевну, богиню и т.п. Сказка содержит также альтернативные стратегии героинь, ведущие к стагнации, краху, смерти. Таким образом, в волшебных "женских" сказках отражаются показательные ситуации для духовного развития женщины независимо от времени и места, в котором она живет.

 

МУЖСКАЯ ИНИЦИАЦИЯ

Ну чем судьба, мой мальчик виновата,
Что много шишек и нет удачи?
Но ты решил: как вырастешь – в солдаты,
А ведь солдаты – они не плачут.
Скади

Часть 1

"Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах", писал еще в 1762 году Руссо в своем "Социальном договоре". По большому счету, за прошедшие с тех пор двести с лишним лет мало что в этом плане изменилось. Споры о том, чьи оковы крепче - мужские или женские - и кому из них на Руси жить тяжелее предлагаю оставить для какого-нибудь другого случая, сегодня речь именно о мужчинах.

В нашей культуре мальчики растут под гнетом образа Мужчины — человека, который должен исполнять различные социальные роли, отвечать определенным ожиданиям, участвовать в конкурентной борьбе и враждовать со своими соперниками. Никто не учит их заниматься внутренним поиском и прислушиваться к зову собственной души", - утверждает юнгианский аналитик Джеймс Холлис в своей книге "Под тенью Сатурна". 

С этим сложно не согласиться. Наверняка, каждый из читающих навскидку найдет не меньше трех-пяти продолжений фразы "мужчина должен...". А если несколько минут поразмышляет, то без особого труда отыщет еще с десяток. Подобных мужских социальных долженствований, действительно, много, под их гнетом растет каждый ребенок мужского полу что называется "с младых ногтей". И одновременно - под практически постоянным страхом какому-то из этих "должен" не просоответствовать. И столкнуться с уничижительным "ты не мужчина". В итоге получается, что мужская идентичность, как будто старательно взращиваемая с детства, на поверку оказывается очень хрупкой. Лишенной внутренней опоры, прочного личностного основания, держащейся на преимущественно на страхе и стыде несоответствия. Нынешний женский плач на тему «нет настоящих мужчин» во многом оправдан. Потому что в современной культуре отсутствует такая важная вещь как инициация – ритуал перехода из одного состояния в другое, посвящение Мальчика в Мужчины.

Давайте сначала несколько слов о собственно ритуалах.

Настоящий ритуал – это не просто набор поверхностных действий, которые нужно выполнить. Поставить свечку, заказать молебен, расписаться в книге актов регистрации гражданского состояния, сопроводив сие действие обширной пьянкой…

Настоящий ритуал – это действие, смысл которого заключается в том, чтобы направить человека в глубинное переживание, в результате которого произойдет внутренняя трансформация. Большой парадокс жизни заключается в том, что осознание и изменение обычно приходит через страдание, через столкновение с болью. Когда человек живет в тепле и комфорте, ему, в общем, нет необходимости что-то осознавать и куда-то меняться. Это особенно понятно психотерапевтам, потому что к ним люди приходят не от хорошей жизни, а именно из-за того, что в их жизни есть что-то, из-за чего они страдают.

Если дальше говорить о ритуалах, то настоящие ритуалы никогда не изобретали как-то специально. Их, скорее, открывали. Такие ритуалы складываются сами по себе, а потом делаются узаконенными.  Все это люди хорошо знали еще с древних времен, практически каждая первобытная культура имела в своем составе те или иные ритуалы посвящения. То, что осталось в памяти современного человечества от этих ритуалов, сейчас можно найти разве что в мифах, да порой кое-что схожее проскальзывает некоторых произведениях жанра фэнтези. К примеру, миф о поисках Парсифалем Святого Грааля – типичный мужской инициатический миф. Многие ли из нас его знают сегодня? Кто способен его «расшифровать» эту сказку восьмивековой давности и «прочесть» те «предписания к посвящению», которые скрыты в истории о юном рыцаре?

Современное общество - это общество, разрушившее прежние ритуалы, и не создавшее ничего взамен. В лучшем случае в процессе нашей жизни мы имеем дело с какими-то поверхностными вещами – «ты идешь в школу, ты должен вести себя как большой», «тебе уже 14-16-18, ты должен думать о будущем», «тебе уже 25-30-40, тебе пора иметь квартиру, карьеру, семью, детей»... Как правило, все идет «мимо кассы», потому что не подкрепляется никакими внутренними переживаниями и личностными изменениями.

Сейчас практически не осталось никаких социальных институтов, способных вовлечь человека в глубинные переживания, вызывающие трансформацию. Армия – это, пожалуй, единственный институт, который еще поддерживает эту тему, но как-то очень уж криво-косо. Да и среди молодых людей и их родителей считается хорошим тоном «откосить» да «отмазать», потому как в армии дедовщина и вообще «ужас-ужас-ужас».

В результате имеем самовоспроизводящуюся систему «вечных мальчиков». Потому что – и это, пожалуй, самый большой мужской секрет – «ужас-ужас-ужас» необходимо пройти для того, чтобы превратиться из Мальчика в Мужчину.

Часть 2

Если говорить о ритуалах инициации, то любой из них включает две основные части: умирание чего-то старого и рождение чего-то нового (это относится не только к мужским, но и к женским инициациям).

Стоит отметить, что в различных культурах архетипические стадии таких переходных ритуалов были примерно одинаковы. Их длительность, интенсивность и определенность довольно отчетливо показывают, сложность процесса расставания с детством и взросления людьми понималась издавна.

Ритуалы мужской инициации описаны и в исследовательской, и в психологической, и в художественной литературе. Например, такое описание можно найти в книге автора по имени Сат-Ок «Земля Соленых Скал», где описывается жизнь индейского мальчика. Я и сама в детстве ее помнится, читала. Хотя про инициации не понимала тогда, конечно.

Практически во всех описаниях переходной инициации из Мальчика в Мужчину выделяется 

Первая стадия - физическое отделение от родителей, как правило сопровождавшееся внезапностью и насилием

На выделенное жирненьким курсивом смотрим внимательно – это важно. Родительская семья, домашний очаг – это то, что является символом уюта, комфорта и безопасности. Аналог материнского лона. И добровольно покидать место, где «и так неплохо кормят»… в общем, дураков нэма. Тепло и защита имеют большую притягательную силу, но остаться у домашнего очага означало отказаться от возможности стать взрослым.

Вторая стадия – символическая смерть и похороны

Прохождение через некий эпизод, дающий переживание того, что он больше не сможет вернуться домой, его уход является окончательным и бесповоротным. Это была потеря прежнего состояния и самоощущения, расставание с миром детства.

Это могло быть и прохождение через темный туннель и пребывание в одиночку в каком-нибудь другом месте, наводящем ужас.

Третья стадия - возрождение

Знак того, что, несмотря на потерю детского рая, жизнь продолжается. Часто на этой стадии происходило изменение имени или его обретение. Это символизировало появление на свет нового человека.

Четвертая стадия - обучение

На этом этапе происходило приобретение знаний, которые необходимы юноше, чтобы он мог вести себя как взрослый мужчина. Ему сообщали о тех правах и обязанностях, которые он получает в этом новом качестве – взрослого мужчины и члена сообщества. Также на этой стадии происходило посвящение в таинства, при котором у юноши должно было появиться ощущение твердости духа и сопричастности трансцендентному миру. Таким обучением занимались специальные наставники, которые являлись проводниками,  помогающими перейти из одного состояния в другое.

Еще раз, смотрим сюда внимательно, это важно! Именно в такой последовательности: расставание с « собой-ребенком» - обретение «себя-взрослого» – обучение тому, как в этом новом качестве жить.

А теперь смотрим на современную культуру и, что называется, «чувствуем разницу». В нашей культуре обучение различным умениям с навыками проходит с детства, но оно не подкрепляется реальной трансформацией и потому имеет очень шаткую основу. В результате ощущение мужественности оказывается весьма уязвимым.

Вот что пишет об этом уже упомянутый мною Холлис:

«Ребенок… отчаянно ищет хоть какую-то информацию, пример для подражания, модель поведения, совет, указание, помощь; получив ее, он может сразу отказаться и, возможно, даже станет подавлять. Выбрав этот путь, юноша надеется, что "они" (взрослые) отведут его в сторонку и научат всему, что ему нужно знать… Я верил, что это может случиться, когда нужно будет пойти в школу. (Ничего еще не зная о том, что такое пубертат, я видел, что старшеклассники гораздо больше нас по своим габаритам, а потому они казались мне ближе к тем людям, которых называют взрослыми.) Но, к своему удивлению и разочарованию, с приближением дня, когда я должен был пойти в школу, я почувствовал, что "они" никогда не отведут меня в сторону и не скажут, что значит быть мужчиной и как вести себя по-взрослому.

Теперь я, конечно же, знаю, что "они", старейшины нашего времени, тоже не знали, что значит быть мужчиной. Они тоже не прошли инициацию и вряд ли могли пережить таинства и получить освобождающее их знание».

Пятая стадия - стадия сурового испытания

Мальчик подвергался мучительным – на современный взгляд даже неоправданно жестоким – страданиям. Испытание в обязательном порядке включало в себя изоляцию, пребывание отдельно от остального сообщества, знаменуя невозможность вернуться под защиту взрослых. Это одиночное выживание, в котором приходилось полагаться только на свою сообразительность, свое мужество и свое оружие могло продолжаться несколько месяцев. Так, у Ефремова в «Лезвии бритвы» описывается йогический ритуал «испытания тьмой, которое быстро и верно изменяет душу человека, выводит его на путь, дает нечеловеческие стойкость и мужество». 

Смысл этих испытания состоял не только и не столько в том, что «хороший выживет, плохого не жалко». А в необходимости мобилизовывать собственные ресурсы, вырабатывать способность опираться на себя, когда рядом больше никого нет.

К тому же страдания позволяют порвать со старыми привычками и зависимостями.

И финальная, шестая, стадия - возвращение в новом качестве

Совершив свое странствие, умерев и воскреснув, обретя новое понимание себя и своего места в жизни. Парсифаль обретает Священную Чашу, русский народный Иван  - престол и царевну, Бродяжник становится Королем Арагорном, Питер Пэвэнси – правителем Питером Великолепным… ох уж эти сказки… ох уж эти сказочники…

В чем смысл такого переходного ритуала? В том, что для того, чтобы мальчик стал мужчиной, он должен пережить травму, это необходимый этап мужского становления.

Цель этой травмы состоит в сепарации мальчика от матери. Нужно пожертвовать материнской безопасностью и зависимостью для того, чтобы стать мужчиной. Момент попадания в суровые условия, где нужно бороться за выживание, при этом необходим.

 «Живя в обществе, в котором не осталось ритуалов, придающих жизни смысл, мы встаем перед жестокой реальностью — жизнью на поверхности. Сама идея перехода содержит в себе глубинный смысл, ибо любой переход подразумевает некое завершение, конец чего-то и вместе с тем некое начало, рождение нового. Статична только смерть; основной закон жизни — изменение, и нам предстоит пройти через множество смертей и возрождений, если мы хотим прожить жизнь, наполненную смыслом…

В нашей культуре лишь очень немногим людям удается осуществить психологическое отделение от родительской семьи и стать взрослыми.. все, что нам не дала наша культура, приходится восполнять самостоятельно. Мы не можем уйти от решения данной проблемы, ссылаясь на свое невежество, ибо в таком случае процесс превращения мальчика в мужчину останется незавершенным».

Как вы уже, наверное, поняли, это снова – Холлис.

В настоящее время родители зачастую прилагают массу усилий для того, чтобы обеспечить детям очень хорошую и безопасную жизнь. И редко отдают себе отчет в том, что это приводит к обратному результату.

При этом большую роль играет способность родителей справляться с собственной тревогой, возникающей при взрослении и отделении сына.

Впрочем, об этом - дальше

Часть 3

Стоит сказать еще об одной важной вещи. А именно – о том, чем «хороший» переход отличается от «плохого», инициация – от разного рода посттравматики. 

Если совсем просто, на пальцах, то, к примеру, то, что описывается здесь и вот здесь (ссылки удалила по просьбе заинтересованных лиц) - это не инициация. Это травма.
Несмотря на то, что внешние результаты, как будто, совсем разные, в первом варианте это классический «маменькин сынок», безвольный и слабохарактерный, во втором – «сильный мужчина», тащащий на себе вагон и маленькую тележку всего, что «должен» до тех пор, пока его под сиреной не увозит белая машина с красным крестом. На самом деле это две стороны одной и той же хрупкой мужской идентичности, основанной не на осознавании себя и своего места в жизни, а на страхе и стыде. В обоих случаях мы встречаемся с последствиями пагубного влияния матери на формирование личности сына, превращающее формирование в деформирование.

Почему на первом месте в данном случае стоит именно мать? потому что человеческая жизнь происходит именно из матери. Она является центром рождения, она подтверждает или отрицает право ребенка на жизнь. Первую информацию о себе и о том, что такое жизнь, ребенок получает от матери. Это справедливо и для мальчиков и для девочек, при этом существует разная направленность и разные оттенки.

В каждом мужчине живет аффективно заряженная идея матери, которая проявляется как потребность в привязанности в ласке, тепле, заботе. И эта феминная часть мужской психики обладает очень большой силой. Если при первом соприкосновении с жизнью эти потребности удовлетворяются, ребенок точно знает, что в мире есть место, где о нем заботятся. Фрейд утверждал, что «ребенок, о котором заботилась мать, будет чувствовать себя непобедимым».

С другой стороны, для того, чтобы стать мужчиной, с матерью нужно порвать. В результате возникает конфликт между потребностями в заботе, тепле, привязанностями и ролевыми ожиданиями, согласно которым это все – не про мужчину. И этот конфликт приходится как-то решать.

Чаще всего он решается при помощи подавления мужчиной своей феминной части и соответствующих потребностей. Это продиктовано страхом «не быть мужчиной», проявлять какие-то черты, свойственные женщинам. А поскольку подавленное всегда проецируется вовне, то из этого возникает поведение в стиле «настоящий мужчина - это тот, кто построил женщину». Это тема власти и контроля в межполовых отношениях. Мужчина, боясь собственной феминности, начинает бороться с реальными женщинами.

Конечно, не последнюю роль в том, каким образом разрешен внутренний конфликт взрослеющего мужчины,  играют те формы, в которых проявляется материнская любовь.

В отношениях мужчины с матерью существуют две крайности:

Недостаточно хорошая мать, которая плохо заботилась, уделяла мало внимания. В результате вырастают мужчины с повышенной потребностью в материнской заботе. Свою женщину они всячески пытаются превратить в мать, и при этом постоянно оказываются не удовлетворены ею. Неудовлетворенность эта вполне объяснима, ведь ни одна из этих женщин не сможет дать ему материнской любви. Одновременно таких мужчин очень пугает мысль о разрыве отношений с женщиной, очень похожая на ужас ребенка, покидающего дом, чтобы сделать шаг в неизвестное.

Вариантом попытки справиться с этим собственным страхом может быть выход в стиле  «чего боимся, то и подавляем», стремление установить контроль над женщиной. Традиционная патриархальная культура во многом основана именно на мужском страхе перед женственностью.

Вторая крайность представляет собой избыточность отношений, когда матери слишком много, она ломает хрупкие границы ребенка, он оказывается в слиянии с нею и не способен из этого слияния вырваться, оказывается ею поглощен и не способен к отделению и – соответственно – взрослению. Сюда же обычно очень хорошо ложится проблема ухода мужчины от матери к другой женщине – жене. Когда, с одной стороны, уйти хочется, с другой - очень страшно: «а вдруг ты тоже – мама»?

Здесь стоит вспомнить хорошо известную тема про нарциссическое расширение – когда родитель через ребенка пытается прожить свою непрожитую жизнь. В части отношений матерей с мальчиками обычно выглядит так – мать, не проживая аспекты, связанные с собственной успешностью, самореализацией, начинает вести к социальному успеху сына. Ее любовь и покровительство могут завести его на такую высоту, на которую он сам бы мог никогда не подняться. Это очень опасная штука. Потому что мужчина при этом, несмотря на все социальные достижения, ощущает пустоту внутри – ведь это не то, чего он добился сам, это то, что он сделал для мамы или вместо мамы.

Непрожитая жизнь родителей всегда является тяжким бременем для их детей.

Получается, что мужчины, с одной стороны, испытывают потребность в материнской заботе и внимании, с другой зачастую сильно этого боятся. Потому что слишком сильная материнская любовь – это приговор навеки остаться ребенком. Поэтому динамика отношений мужчины и женщины чаще всего состоит в притяжении и отталкивании. Мужчина сперва стремится к женщине, потом начинает бояться ее и дистанцироваться. В этом состоит еще одна мужская трагедия – страх перед феминной частью приводит к тому, что ему сложно становится установить близкие отношения.

Это проявляется не только в отношениях с женщинами, но и в таком распространенном явлении как отчуждение мужчин от собственного тела. Тело для мужчины – это, скорее, некий инструмент для достижений, нежели часть бытия и существования.

Объясняется данная ситуация тем, что ощущение своего тела связано с ранним первичным контактом с матерью. Отцы редко обнимают своих сыновей и держат их на руках, поэтому все телесное оказывается «принадлежащим» матери. Получается, чтобы отстраниться от матери, надо отстраниться и от собственного тела. Поэтому-то мужчины посещают врача в четыре раза меньше, чем женщины, и раньше умирают. Они чаще игнорируют какие-то симптомы, усталость, дискомфорт, естественно, это не проходит бесследно.

Роль отца при взрослении мальчика состоит в том, чтобы уравновешивать материнскую энергию. Для того чтобы отделиться от матери, нужна дополнительная опора, которой является отец. Если отец отсутствует – его нет в семье чисто физически или он эмоционально дистанцирован от ребенка -  то отношения с матерью оказываются довлеющими и всепоглощающими.

Отцовская роль в этих отношениях также может быть двоякой. С одной стороны, отец – это то, что поддерживает и дает энергию – образ Солнца в мифологии является именно отцовским образом; с другой – он же может проклинать,  лишать силы, подавлять.

Если тема матери связана со смертью и возрождением, то тема отца – с поиском, странствием от темноты к свету, от дома к горизонту. Странствия в данном случае означают выход из безопасной зоны и освоение нового. Каждый мужчина в процессе взросления испытывает тоску по отцу или «старейшине», который возьмет на себя роль наставника, покажет, как пережить травму, поможет остаться эмоционально честным, объяснить, что испытывать страх совершенно естественно для любого человека и, ощущая этот страх, возможно продолжать жить своей жизнью и совершать странствия. Сыну нужно, чтобы отец показал ему, что необходимо знать для того, чтобы жить во внешнем мире и оставаться самим собой.

Если отца нет, мужчина остается в цепких лапах материнского комплекса. И либо попадает в зависимость от женщин, становясь «подкаблучником», либо развивает гиперкомпенсацию, становится таким «крутым мачо», самоидентификация которого также является очень хрупкой, потому что основные силы направляются на то, чтобы подавить свою уязвимость.

Впрочем, само по себе физического наличие отца в семье тоже не является гарантией благополучного развития. Учитывая, что отцы зачастую сами находятся в сложной ситуации уязвимости своей мужской позиции и в ловушке ролевых ожиданий, то в отношениях отца и сына зачастую бывает больше конкуренции и соперничества, чем поддержки. Эти отношения могут быть либо жесткими, подавляюще-кастрирующими, либо опять же принимать форму гиперзаботы, когда отец всячески обустраивает жизнь сына, лишая его стимула совершать собственные странствия.

По большому счету, вопрос о том, насколько устойчивы в обществе мужчины – это вопрос жизнеспособности данного общества.