О ПСИХОТРАВМЕ

     Значительное количество психологических сложностей являются последствиями психотравм. Психотравма — не обязательно явное жизненное событие. Человек может не осознавать влияния на него психотравмы из-за того, что этот опыт произошел в раннем детстве или даже во время внутриутробного развития, а также из-за того, что травма могла быть не осознана или не интегрирована личностью в полной мере.

     В нашем обществе к списку травмоопасных событий (физическое и психологическое насилие, несчастные случаи, стихийные бедствия и подобное) добавим коллективные травмы поколений, дошедшие до нас через прародителей, которые прожили две мировые войны. Для большинства еще свежи воспоминания кризиса 90х и недавних экономических кризисов, сопутствующая многим бедность. Особенно остро могут переживаться 'межличностные' травмы, источником которых бывают близкие. Травмирующим для детей как правило бывает воспитание родителями с физическими или психическими заболеваниями, которые ограничивают возможность полноценного, соответственно возрасту, ухода и заботы. Травматичными могут быть страдания близких, потеря близких, потеря имущества, переезды и другие необыденные ситуации. Сложным или рискованным заболеваниям и медицинским процедурам часто сопутствуют так называемые 'медицинские' психотравмы.

     Психотравма переживается человеком как запредельно болезненное событие с возможной угрозой смерти или психической целостности; или присутствие при подобной угрозе другому. Травма запускает ряд нейробиологических реакций, которые доктор наук, арттерапевт Линда Гантт и психиатр Луис Тиннин обозначили как 'инстинктивная реакция на травму': испуг - бороться/бежать (прерванное намерение) - ступор - измененное состояние сознания - автоматическое подчинение - самовосстановление. Инстинстинктивные реакции на травму проявляются и запоминаются 'эмоциональным интеллектом', 'рептильным мозгом', правым полушарием, телом. В то время как структуры 'вербального интеллекта', левого полушария, как-бы выключены по причине своей временной неэффективности в травмирующей ситуации.

     Поскольку неактивное во время проживания травмы левое полушарие, в том числе, отвечает за ориентацию во времени, пространстве, ощущение целостности личности, речь, то история травмы часто всплывает в памяти человека как обрывки событий, ощущений, состояний.. неорганизованные в последовательный нарратив, который сложно или невозможно описать словами. Вероятно осознанное или неосознанное ощущение того, что травма как-бы продолжает происходить в настоящем, даже многое время по прошествию события. Отголоски прошлых травм в настоящем называют пост-травматическими явлениями, которые могут проявляться в целом ряде и разнообразии сложностей саморегуляции и неприятных симптомов... На уровне тела, эмоций, ума (когнитивной сферы), действий: в поведении человека по отношению к себе и способов социального взаимодействия в семье, на работе и, шире, в обществе. К примеру, список возможных эмоциональных реакций:

шок/неверие
страх и/или тревожность
горевание, дезориентированность, нежелание признать факты
сверхнастороженность или сверхбдительность
раздражительность, беспокойство, всплески злости или гнева
колебания эмоций - как плач и затем смех
волнение или руминация - вторгающиеся мысли о травме
ночные кошмары
флешбеки - ощущение того, что травма происходит в настоящем
ощущение беспомощности, паники, ощущение потери контроля
усиленная потребность контролировать каждодневный опыт
минимизирование травмировавшего опыта
попытки избегать всего ассоциированного с травмой
тенденция к самоизоляции
чувство отчужденности
обеспокоенность тем, чтоб не обременять других проблемами
эмоциональное онемение или ограниченый диапазон чувств
сложности с доверием и/или чувство предательства
сложности с концентрацией и памятью
чувство самообвинения или стыд выжившего
ослабленный интерес к каждодневным делам или депрессия
всплывание неприятных воспоминаний из прошлого
суициидальные мысли
потеря ощущения порядка или справедливости в мире; обреченность или страх будущего
злость по отношению к религии или системе ценностей; потеря убеждений,желание отомстить

О ПЕРЕДАЧЕ ТРАВМЫ В ПОКОЛЕНИЯХ

Как же она все-таки передается, травма?
Понятно, что можно всегда все объяснить «потоком», «переплетениями», «родовой памятью» и т. д. , и, вполне возможно, что совсем без мистики и не обойдешься, но если попробовать? Взять только самый понятный, чисто семейный аспект, родительско-детские отношения, без политики и идеологии.  О них потом как-нибудь.

Живет себе семья. Молодая совсем, только поженились, ждут ребеночка. Или только родили. А может, даже двоих успели. Любят, счастливы, полны надежд. И тут случается катастрофа. Маховики истории сдвинулись с места и пошли перемалывать народ. Чаще всего первыми в жернова попадают мужчины. Революции, войны, репрессии – первый удар по ним.
И вот уже молодая мать осталась одна. Ее удел – постоянная тревога, непосильный труд (нужно и работать, и ребенка растить), никаких особых радостей. Похоронка, «десять лет без права переписки», или просто долгое отсутствие без вестей, такое, что надежда тает. Может быть, это и не про мужа, а про брата, отца, других близких. Каково состояние матери? Она вынуждена держать себя в руках, она не может толком отдаться горю. На ней ребенок (дети), и еще много всего. Изнутри раздирает боль, а выразить ее невозможно, плакать нельзя, «раскисать» нельзя.  И она каменеет. Застывает в стоическом напряжении, отключает чувства, живет, стиснув зубы и собрав волю в кулак, делает все на автомате. Или, того хуже, погружается в скрытую депрессию, ходит, делает, что положено, хотя сама хочет только одного – лечь и умереть.  Ее лицо представляет собой застывшую маску, ее руки тяжелы и не гнутся. Ей физически больно отвечать на улыбку ребенка, она минимизирует общение с ним, не отвечает на его лепет. Ребенок проснулся ночью, окликнул ее – а она глухо воет в подушку. Иногда прорывается гнев. Он подполз или подошел, теребит ее, хочет внимания и ласки, она когда может, отвечает через силу, но иногда вдруг как зарычит: «Да, отстань же», как оттолкнет, что он аж отлетит. Нет, она не него злится – на судьбу, на свою поломанную жизнь, на того, кто ушел и оставил и больше не поможет.

Только вот ребенок не знает всей подноготной происходящего. Ему не говорят, что случилось (особенно если он мал). Или он даже знает, но понять не может. Единственное объяснение, которое ему в принципе может прийти в голову: мама меня не любит, я ей мешаю, лучше бы меня не было. Его личность не может полноценно формироваться без постоянного эмоционального контакта с матерью, без обмена с ней взглядами, улыбками, звуками, ласками, без того, чтобы читать ее лицо, распознавать оттенки чувств в голосе. Это необходимо, заложено природой, это главная задача младенчества. А что делать, если у матери на лице депрессивная маска? Если ее голос однообразно тусклый от горя, или напряжено звенящий от тревоги?
Пока мать рвет жилы, чтобы ребенок элементарно выжил, не умер от голода или болезни, он растет себе, уже травмированный. Не уверенный, что его любят, не уверенный, что он нужен, с плохо развитой эмпатией. Даже интеллект нарушается в условиях депривации. Помните картину «Опять двойка»? Она написана в 51. Главному герою лет 11 на вид. Ребенок войны, травмированный больше, чем старшая сестра, захватившая первые годы нормальной семейной жизни, и младший брат, любимое дитя послевоенной радости – отец живой вернулся. На стене – трофейные часы. А мальчику трудно учиться.

Конечно, у всех все по-разному. Запас душевных сил у разных женщин разный. Острота горя разная. Характер разный. Хорошо, если у матери есть источники поддержки – семья, друзья, старшие дети. А если нет? Если семья оказалась в изоляции, как «враги народа», или в эвакуации в незнакомом месте? Тут или умирай, или каменей, а как еще выжить?

Идут годы, очень трудные годы, и женщина научается жить без мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Конь в юбке. Баба с яйцами. Назовите как хотите, суть одна. Это человек, который нес-нес непосильную ношу, да и привык. Адаптировался. И по-другому уже просто не умеет. Многие помнят, наверное, бабушек, которые просто физически не могли сидеть без дела. Уже старенькие совсем, все хлопотали, все таскали сумки, все пытались рубить дрова. Это стало способом справляться с жизнью. Кстати, многие из них стали настолько стальными – да, вот такая вот звукопись – что прожили очень долго, их и болезни не брали, и старость. И сейчас еще живы, дай им Бог здоровья.
В самом крайнем своем выражении, при самом ужасном стечении событий,  такая женщина превращалась в монстра, способного убить своей заботой. И продолжала быть железной, даже если уже не было такой необходимости, даже если потом снова жила с мужем, и детям ничего не угрожало. Словно зарок выполняла.
Ярчайший образ описан в книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом».
А вот что пишет о «Страшной бабе» Екатерина Михайлова («Я у себя одна» книжка называется): «Тусклые волосы, сжатый в ниточку рот…, чугунный шаг… Скупая, подозрительная, беспощадная, бесчувственная. Она всегда готова попрекнуть куском или отвесить оплеуху: «Не напасешься на вас, паразитов. Ешь, давай!»…. Ни капли молока не выжать из ее сосцов, вся она сухая и жесткая…» Там еще много очень точного сказано, и если кто не читал эти две книги, то надо обязательно.

Самое страшное в этой патологически измененной женщине – не грубость, и не властность. Самое страшное – любовь. Когда, читая Санаева, понимаешь, что это повесть о любви, о такой вот изуродованной любви, вот когда мороз-то продирает. У меня была подружка в детстве, поздний ребенок матери, подростком пережившей блокаду. Она рассказывала, как ее кормили, зажав голову между голенями и вливая в рот бульон. Потому что ребенок больше не хотел и не мог, а мать и бабушка считали, что надо. Их так пережитый голод изнутри грыз, что плач живой девочки, родной, любимой, голос этого голода перекрыть не мог. 
А другую мою подружку мама брала с собой, когда делала подпольные аборты. И она показывала маленькой дочке полный крови унитаз со словами: вот, смотри, мужики-то, что они с нами делают. Вот она, женская наша доля. Хотела ли она травмировать дочь? Нет, только уберечь. Это была любовь.

А самое ужасное – что черты «Страшной бабы» носит вся наша система защиты детей до сих пор. Медицина, школа, органы опеки. Главное – чтобы ребенок был «в порядке». Чтобы тело было в безопасности. Душа, чувства, привязанности – не до этого. Спасти любой ценой. Накормить и вылечить. Очень-очень медленно это выветривается, а нам-то в детстве по полной досталось, няньку, которая половой тряпкой по лицу била, кто не спал днем, очень хорошо помню.

Но оставим в стороне крайние случаи. Просто женщина, просто мама. Просто горе. Просто ребенок, выросший с подозрением, что не нужен и нелюбим, хотя это неправда и ради него только и выжила мама и вытерпела все. И он растет, стараясь заслужить любовь, раз она ему не положена даром. Помогает. Ничего не требует. Сам собой занят. За младшими смотрит. Добивается успехов. Очень старается быть полезным. Только полезных любят. Только удобных и правильных. Тех, кто и уроки сам сделает, и пол в доме помоет, и младших уложит, ужин к приходу матери приготовит. Слышали, наверное, не раз такого рода расказы про послевоенное детство?  "Нам в голову прийти не могло так с матерью разговаривать!" -- это о современной молодежи. Еще бы. Еще бы. Во-первых, у железной женщины и рука тяжелая. А во-вторых -- кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли, родителям грубить.

Травма пошла на следующий виток.

***

Настанет время, и сам этот ребенок создаст семью, родит детей. Годах примерно так в 60-х. Кто-то так был «прокатан» железной матерью, что оказывался способен лишь воспроизводить ее стиль поведения. Надо еще не забывать, что матерей-то многие дети не очень сильно и видели, в два месяца – ясли, потом пятидневка, все лето – с садом на даче и т . д. То есть «прокатывала» не только семья, но и учреждения, в которых «Страшных баб» завсегда хватало.

Но рассмотрим вариант более благополучный. Ребенок был травмирован горем матери, но вовсе душу ему не отморозило. А тут вообще мир и оттепель, и в космос полетели, и так хочется жить, и любить, и быть любимым. Впервые взяв на руки собственного, маленького и теплого ребенка, молодая мама вдруг понимает: вот он. Вот тот, кто наконец-то полюбит ее по-настоящему, кому она действительно нужна. С этого момента ее жизнь обретает новый смысл. Она живет ради детей. Или ради одного ребенка, которого она любит так страстно, что и помыслить не может разделить эту любовь еще на кого-то. Она ссорится с собственной матерью, которая пытается отстегать внука крапивой – так нельзя. Она обнимает и целует свое дитя, и спит с ним вместе, и не надышится на него, и только сейчас, задним числом осознает, как многого она сама была лишена в детстве. Она поглощена этим новым чувством полностью, все ее надежды, чаяния – все в этом ребенке. Она «живет его жизнью», его чувствами, интересами, тревогами. У них нет секретов друг о друга. С ним ей лучше, чем с кем бы то ни было другим.
И только одно плохо – он растет. Стремительно растет, и что же потом? Неужто снова одиночество? Неужто снова – пустая постель? Психоаналитики тут бы много чего сказали, про перемещенный эротизм и все такое, но мне сдается, что нет тут никакого эротизма особого. Лишь ребенок, который натерпелся  одиноких ночей и больше не хочет. Настолько сильно не хочет, что у него разум отшибает. «Я не могу уснуть, пока ты не придешь». Мне кажется, у нас в 60-70-е эту фразу чаще говорили мамы детям, а не наоборот.

Что происходит с ребенком? Он не может не откликнуться на страстный запрос его матери о любви. Это вывшее его сил. Он счастливо сливается с ней, он заботится, он боится за ее здоровье. Самое ужасное – когда мама плачет, или когда у нее болит сердце. Только не это. «Хорошо, я останусь, мама. Конечно, мама, мне совсем не хочется на эти танцы». Но на самом деле хочется, ведь там любовь, самостоятельная жизнь, свобода, и обычно ребенок все-таки рвет связь, рвет больно, жестко, с кровью, потому что добровольно никто не отпустит. И уходит, унося с собой вину, а матери оставляя обиду. Ведь она «всю жизнь отдала, ночей не спала». Она вложила всю себя, без остатка, а теперь предъявляет вексель, а ребенок не желает платить. Где справедливость? Тут и наследство "железной" женщины пригождается, в ход идут скандалы, угрозы, давление.  Как ни странно, это не худший вариант. Насилие порождает отпор и позволяет-таки отделиться, хоть и понеся потери. 
Некоторые ведут свою роль так искусно, что ребенок просто не в силах уйти. Зависимость, вина, страх за здоровье матери привязывают тысячами прочнейших нитей, про это есть пьеса Птушкиной «Пока она умирала», по которой гораздо более легкий фильм снят, там Васильева маму играет, а Янковский – претендента на дочь. Каждый Новый год показывают, наверное, видели все. А лучший – с точки зрения матери – вариант, если дочь все же сходит ненадолго замуж и останется с ребенком. И тогда сладкое единение можно перенести на внука и длить дальше, и, если повезет, хватит до самой смерти.
И часто хватает, поскольку это поколение женщин гораздо менее здорово, они часто умирают намного раньше, чем их матери, прошедшие войну. Потому что стальной брони нет, а удары обиды разрушают сердце, ослабляют защиту от самых страшных болезней. Часто свои неполадки со здоровьем начинают использовать как неосознанную манипуляцию, а потом трудно не заиграться, и вдруг все оказывается по настоящему плохо. При этом сами они выросли без материнской внимательной нежной заботы, а значит,  заботиться о себе не привыкли и не умеют, не лечатся, не умеют себя баловать, да, по большому счету, не считают себя такой уж большой ценностью, особенно если заболели и стали «бесполезны».

Но что-то мы все о женщинах, а где же мужчины? Где отцы? От кого-то же надо было детей родить?
С этим сложно. Девочка и мальчик, выросшие без отцов, создают семью. Они оба голодны на любовь и заботу. Она оба надеются получить их от партнера. Но единственная модель семьи, известная им – самодостаточная «баба с яйцами», которой, по большому счету, мужик не нужен. То есть классно, если есть, она его любит и все такое. Но по-настоящему он ни к чему, не пришей кобыле хвост, розочка на торте. «Посиди, дорогой, в сторонке, футбол посмотри, а то мешаешь полы мыть. Не играй с ребенком, ты его разгуливаешь, потом не уснет. Не трогай, ты все испортишь. Отойди, я сама» И все в таком духе. А мальчики-то тоже мамами выращены. Слушаться привыкли. Психоаналитики бы отметили еще, что с отцом за маму не конкурировали и потому мужчинами себя не почувствовали.  Ну, и чисто физически в том же доме нередко присутствовала мать жены или мужа, а то и обе. А куда деваться? Поди тут побудь мужчиной…
Некоторые мужчины находили выход, становясь «второй мамой». А то и единственной, потому что сама мама-то, как мы помним, «с яйцами» и железом погромыхивает. В самом хорошем варианте получалось что-то вроде папы дяди Федора: мягкий, заботливый, чуткий, все разрешающий. В промежуточном – трудоголик, который просто сбегал на работу от всего от этого. В плохом --- алкоголик. Потому что мужчине, который даром не нужен своей женщине, который все время слышит только «отойди, не мешай», а через запятую «что ты за отец, ты совершенно не занимаешься детьми» (читай «не занимаешься так, как Я считаю нужным»), остается или поменять женщину – а на кого, если все вокруг примерно такие? – или уйти в забытье.
С другой стороны, сам мужчина не имеет никакой внятной модели ответственного отцовства. На их глазах или в рассказах старших множество отцов просто встали однажды утром и ушли – и больше не вернулись. Вот так вот просто. И ничего, нормально. Поэтому многие мужчины считали совершенно естественным, что, уходя из семьи, они переставали иметь к ней отношение, не общались с детьми, не помогали. Искренне считали, что ничего не должны «этой истеричке», которая осталась с их ребенком, и на каком-то глубинном уровне, может, были и правы, потому что нередко женщины просто юзали их, как осеменителей, и дети были им нужнее, чем мужики. Так что еще вопрос, кто кому должен. Обида, которую чувствовал мужчина, позволяла легко договориться с совестью и забить, а если этого не хватало, так вот ведь водка всюду продается.

Ох, эти разводы семидесятых -- болезненные, жестокие, с запретом видеться с детьми, с разрывом всех отношений, с оскорблениями и обвинениями. Мучительное  разочарование двух недолюбленных детей, которые так хотели любви и счастья, столько надежд возлагали друг на друга, а он/она – обманул/а, все не так, сволочь, сука, мразь… Они  не умели налаживать в семье круговорот любви, каждый был голоден и хотел получать, или хотел только отдавать, но за это – власти. Они страшно боялись одиночества, но именно к нему шли, просто потому, что, кроме одиночества никогда ничего не видели.  
В результате – обиды, душевные раны, еще больше разрушенное здоровье, женщины еще больше зацикливаются на детях, мужчины еще больше пьют.

У мужчин на все это накладывалась идентификация с погибшими и исчезнувшими отцами. Потому что мальчику надо, жизненно необходимо походить на отца. А что делать, если единственное, что о нем известно – что он погиб? Был очень смелым, дрался с врагами – и погиб? Или того хуже – известно только, что умер? И о нем в доме не говорят, потому что он пропал без вести, или был репрессирован? Сгинул – вот и вся информация? Что остается молодому парню, кроме суицидального поведения? Выпивка, драки, сигареты по три пачки в день, гонки на мотоциклах, работа до инфаркта. Мой отец был в молодости монтажник-высотник. Любимая фишка была – работать на высоте без страховки. Ну, и все остальное тоже, выпивка, курение, язва. Развод, конечно, и не один. В 50 лет инфаркт и смерть. Его отец пропал без вести, ушел на фронт еще до рождения сына. Неизвестно ничего, кроме имени, ни одной фотографии, ничего.

Вот в таком примерно антураже растут детки, третье уже поколение.  
В моем классе больше, чем у половины детей родители были в разводе, а из тех, кто жил вместе, может быть, только в двух или трех семьях было похоже на супружеское счастье. Помню, как моя институтская подруга рассказывала, что ее родители в обнимку смотрят телевизор и целуются при этом. Ей было 18, родили ее рано, то есть родителям было 36-37. Мы все были изумлены. Ненормальные, что ли? Так не бывает!
Естественно, соответствующий набор слоганов: «Все мужики – сволочи», «Все бабы – суки», «Хорошее дело браком не назовут». А что, жизнь подтверждала. Куда ни глянь…

Но случилось и хорошее. В конце 60-х  матери получили возможность сидеть с детьми до года. Они больше не считались при этом тунеядками.  Вот кому бы памятник поставить, так автору этого нововведения. Не знаю только, кто он. Конечно, в год все равно приходилось отдавать, и это травмировало, но это уже несопоставимо, и об этой травме в следующий раз. А так-то дети счастливо миновали самую страшную угрозу депривации, самую калечащую – до года. Ну, и обычно народ крутился еще потом, то мама отпуск возьмет, то бабушки по очереди, еще выигрывали чуток. Такая вот игра постоянная была – семья против «подступающей ночи», против «Страшной бабы», против железной пятки Родины-матери. Такие кошки-мышки.

А еще случилось хорошее – отдельно жилье стало появляться. Хрущобы пресловутые. Тоже поставим когда-нибудь памятник этим хлипким бетонным стеночкам, которые огромную роль выполнили – прикрыли наконец семью от всевидящего ока государства и общества. Хоть и слышно было все сквозь них, а все ж какая-никакая – автономия. Граница. Защита. Берлога. Шанс на восстановление.

Третье поколение начинает свою взрослую жизнь со своим набором травм, но и со своим довольно большим ресурсом. Нас  любили. Пусть не так, как велят психологи, но искренне и много. У нас были отцы. Пусть пьющие и/или «подкаблучники» и/или «бросившие мать козлы» в большинстве, но у них было имя, лицо и они нас тоже по своему любили. Наши родители не были жестоки. У нас был дом, родные стены.
Не у все все одинаково,  конечно, были семье более и менее счастливые и благополучные.
Но в общем и целом.

Короче, с нас причитается.

***

Итак, третье поколение. Не буду здесь жестко привязываться к годам рождения, потому что кого-то родили в 18, кого-то – в 34, чем дальше, тем больше размываются отчетливые «берега» потока. Здесь важна передача сценария, а возраст может быть от 50 до 30. Короче, внуки военного поколения, дети детей войны.

«С нас причитается» -- это, в общем, девиз третьего поколения. Поколения детей, вынужденно ставших родителями собственных родителей. В психологи такое называется «парентификация».
А что было делать? Недолюбленные дети войны распространяли вокруг столь мощные флюиды беспомощности, что не откликнуться было невозможно. Поэтому дети третьего поколения были не о годам самостоятельны и чувствовали постоянную ответственность за родителей. Детство с ключом на шее, с первого класса самостоятельно в школу – в музыкалку – в магазин, если через пустырь или гаражи – тоже ничего. Уроки сами, суп разогреть сами, мы умеем. Главное, чтобы мама не расстраивалась. Очень показательны воспоминания о детстве: «Я ничего у родителей не просила, всегда понимала, что денег мало, старалась как-то зашить, обойтись», «Я один раз очень сильно ударился головой в школе, было плохо, тошнило, но маме не сказал – боялся расстроить. Видимо, было сотрясение, и последствия есть до сих пор», «Ко мне сосед приставал, лапать пытался, то свое хозяйство показывал. Но я маме не говорила, боялась, что ей плохо с сердцем станет», «Я очень по отцу тосковал, даже плакал потихоньку. Но маме говорил, что мне хорошо и он мне совсем не нужен. Она очень зилась на него после  развода». У Дины Рубинной есть такой рассказ пронзительный «Терновник». Классика: разведенная мама, шестилетний сын, самоотверженно изображающий равнодушие к отцу, которого страстно любит. Вдвоем с мамой, свернувшись калачиком, в своей маленькой берлоге против чужого зимнего мира. И это все вполне благополучные семьи, бывало и так, что дети искали пьяных отцов по канавам и на себе притаскивали домой, а мамочку из петли вытаскивали собственными руками или таблетки от нее прятали. Лет эдак в восемь.
А еще разводы, как мы помним, или жизнь в стиле кошка с собакой» (ради детей, конечно). И дети-посредники, миротворцы, которые душу готовы продать, чтобы помирить родителей, чтобы склеить снова семейное хрупкое благополучие. Не жаловаться, не обострять, не отсвечивать, а то папа рассердится, а мама заплачет, и скажет, что «лучше бы ей сдохнуть, чем так жить», а это очень страшно. Научиться предвидеть, сглаживать углы, разряжать обстановку. Быть всегда бдительным, присматривать за семьей. Ибо больше некому.

Символом поколения можно считать мальчика дядю Федора из смешного мультика. Смешной-то смешной, да не очень. Мальчик-то из всей семьи самый взрослый. А он еще и в школу не ходит, значит, семи нет. Уехал в деревню, живет там сам, но о родителях волнуется. Они только в обморок падают, капли сердечные пьют и руками беспомощно разводят.
Или помните мальчика Рому из фильма«Вам и не снилось»? Ему 16, и он единственный взрослый из всех героев фильма. Его родители – типичные «дети войны», родители девочки – «вечные подростки», учительница, бабушка… Этих утешить, тут поддержать, тех помирить, там помочь, здесь слезы вытереть. И все это на фоне причитаний взрослых, мол, рано еще для любви. Ага, а их всех нянчить – в самый раз.

Так все детство. А когда настала пора вырасти и оставить дом – муки невозможной сепарации, и вина, вина, вина, пополам со злостью, и выбор очень веселый: отделись – и это убьет мамочку, или останься и умри как личность сам.
Впрочем, если ты останешься, тебе все время будут говорить, что нужно устраивать собственную жизнь, и что ты все делаешь не так, нехорошо и неправильно, иначе уже давно была бы своя семья. При появлении любого кандидата он, естественно, оказывался бы никуда не годным, и против него начиналась бы долгая подспудная война до победного конца. Про это все столько есть фильмов и книг, что даже перечислять не буду.

Интересно, что при все при этом и сами они, и их родители воспринимали свое детство как вполне хорошее. В самом деле: дети любимые, родители живы, жизнь вполне благополучная. Впервые за долгие годы – счастливое детство без голода, эпидемий, войны и всего такого.
Ну, почти счастливое. Потому что еще были детский сад, часто с пятидневкой, и школа, и лагеря и прочие прелести советского детства, которые были кому в масть, а кому и не очень. И насилия там было немало, и унижений, а родители-то беспомощные, защитить не могли. Или даже на самом деле могли бы, но дети к ним не обращались, берегли. Я вот ни разу маме не рассказывала, что детском саду тряпкой по морде бьют и перловку через рвотные спазмы в рот пихают. Хотя теперь, задним числом, понимаю, что она бы, пожалуй, этот сад разнесла бы по камешку. Но тогда мне казалось – нельзя.

Это вечная проблема – ребенок некритичен, он не может здраво оценить реальное положение дел. Он все всегда принимает на свой счет и сильно преувеличивает. И всегда готов принести себя в жертву. Так же, как дети войны приняли обычные усталость и горе за нелюбовь, так же их дети принимали некоторую невзрослость пап и мам за полную уязвимость и беспомощность. Хотя не было этого в большинстве случаев, и вполне могли родители за детей постоять, и не рассыпались бы, не умерили от сердечного приступа. И соседа бы укоротили, и няньку, и купили бы что надо, и разрешили с папой видеться. Но – дети боялись. Преувеличивали, перестраховывались. Иногда потом, когда все раскрывалось, родители в ужасе спрашивали: «Ну, почему ты мне сказал? Да я бы, конечно…» Нет ответа. Потому что – нельзя. Так чувствовалось, и все.

Третье поколение стало поколением тревоги, вины, гиперотвественности. У всего этого были свои плюсы, именно эти люди сейчас успешны в самых разных областях, именно они умеют договариваться и учитывать разные точки зрения. Предвидеть, быть бдительными, принимать решения самостоятельно, не ждать помощи извне – сильные стороны. Беречь, заботиться, опекать.
Но есть у гиперотвественности, как у всякого «гипер» и другая сторона. Если внутреннему ребенку военных детей не хватало любви и безопасности, то внутреннему ребенку «поколения дяди Федора» не хватало детскости, беззаботности. А внутренний ребенок – он свое возьмет по-любому, он такой. Ну и берет. Именно у людей этого поколения часто наблюдается такая штука, как «агрессивно-пассивное поведение». Это значит, что в ситуации «надо, но не хочется» человек не протестует открыто: «не хочу и не буду!», но и не смиряется «ну, надо, так надо». Он всякими разными, порой весьма изобретательными способами, устраивает саботаж. Забывает, откладывает на потом, не успевает, обещает и не делает, опаздывает везде и всюду  и т. п. Ох, начальники от этого воют прямо: ну, такой хороший специалист, профи, умница, талант, но такой неорганизованный… 
Часто люди этого поколения отмечают у себя чувство, что они старше окружающих, даже пожилых людей. И при этом сами не ощущают себя «вполне взрослыми», нет «чувства зрелости». Молодость как-то прыжком переходит в пожилой возраст. И обратно, иногда по нескольку раз в день.

Еще заметно сказываются последствия «слияния» с родителями, всего этого «жить жизнью ребенка». Многие вспоминают, что в детстве родители и/или бабушки не терпели закрытых дверей: «Ты что, что-то скрываешь?». А врезать в свою дверь защелку было равносильно «плевку в лицо матери». Ну, о том, что нормально проверить карманы, стол, портфель и прочитать личный дневник... Редко какие родители считали это неприемлемым. Про сад и школу вообще молчу, одни туалеты чего стоили, какие нафиг границы… В результате дети, выросший в ситуации постоянного нарушения границ, потом блюдут эти границы сверхревностно. Редко ходят в гости и редко приглашают к себе. Напрягает ночевка в гостях (хотя раньше это было обычным делом). Не знают соседей и не хотят знать – а вдруг те начнут в друзья набиваться? Мучительно переносят любое вынужденное соседство (например, в купе, в номере гостиницы), потому что не знают, не умеют ставить границы легко и естественно, получая при этом удовольствие от общения, и ставят «противотанковые ежи» на дальних подступах.

А что с семьей? Большинство и сейчас еще в сложных отношения со своими родителями (или их памятью), у многих не получилось с прочным браком, или получилось не с первой попытки, а только после отделения (внутреннего) от родителей.
Конечно, полученные и усвоенный в детстве установки про то, что мужики только и ждут, чтобы «поматросить и бросить», а бабы только и стремятся, что «подмять под себя», счастью в личной жизни не способствуют. Но появилась способность «выяснять отношения», слышать друг друга, договариваться. Разводы стали чаще, поскольку перестали восприниматься как катастрофа и крушение всей жизни, но они обычно менее кровавые, все чаще разведенные супруги могут потом вполне конструктивно общаться и вместе заниматься детьми.

Часто первый ребенок появлялся в быстротечном «осеменительском» браке, воспроизводилась родительская модель. Потом ребенок отдавался полностью или частично бабушке в виде «откупа», а мама получала шанс таки отделиться и начать жить своей жизнью. Кроме идеи утешить бабушку, здесь еще играет роль многократно слышанное в детстве «я на тебя жизнь положила». То есть люди выросли с установкой, что растить ребенка, даже одного – это нечто нереально сложное и героическое. Часто приходится слышать воспоминания, как тяжело было с первенцем. Даже у тех, кто родил уже в эпоху памперсов, питания в баночках, стиральных машин-автоматов и прочих прибамбасов. Не говоря уже о центральном отоплении, горячей воде и прочих благах цивилизации. «Я первое лето провела с ребенком на даче, муж приезжал только на выходные. Как же было тяжело! Я просто плакала от усталости» Дача с удобствами, ни кур, ни коровы, ни огорода, ребенок вполне здоровый, муж на машине привозит продукты и памперсы. Но как же тяжело!  
А как же не тяжело, если известны заранее условия задачи: «жизнь положить, ночей не спать, здоровье угробить». Тут уж хочешь - не хочешь… Эта установка заставляет ребенка бояться и избегать. В результате мама, даже сидя с ребенком, почти с ним не общается и он откровенно тоскует. Нанимаются няни, они меняются, когда ребенок начинает к ним привязываться – ревность! – и вот уже мы получаем новый круг – депривированого, недолюбленного  ребенка, чем-то очень похожего на того, военного, только войны никакой нет. Призовой забег. Посмотрите на детей в каком-нибудь дорогом пансионе полного содержания. Тики, энурез, вспышки агрессии, истерики, манипуляции. Детдом, только с английским и теннисом. А у кого нет денег на пансион, тех на детской площадке в спальном районе можно увидеть. «Куда полез, идиот, сейчас получишь, я потом стирать должна, да?» Ну, и так далее, «сил моих на тебя нет, глаза б мои тебя не видели», с неподдельной ненавистью в голосе. Почему ненависть? Так он же палач!  Он же пришел, чтобы забрать жизнь, здоровье, молодость, так сама мама сказала!

Другой вариант сценария разворачивает, когда берет верх еще одна коварная установка гиперотвественных: все должно быть ПРАВИЛЬНО! Наилучшим образом! И это – отдельная песня. Рано освоившие родительскую роль «дяди Федоры» часто бывают помешаны на сознательном родительстве. Господи, если они осилили в свое время родительскую роль по отношению к собственным папе с мамой, неужели своих детей не смогут воспитать по высшему разряду? Сбалансированное питание, гимнастика для грудничков, развивающие занятия с года, английский с трех. Литература для родителей, читаем, думаем, пробуем. Быть последовательными, находить общий язык, не выходить из себя, все объяснять, ЗАНИМАТЬСЯ РЕБЕНКОМ.
И вечная тревога, привычная с детства – а вдруг что не так? А вдруг что-то не учли? а если можно было и лучше? И почему мне не хватает терпения? И что ж я за мать (отец)?
В общем, если поколение детей войны жило в уверенности, что они – прекрасные родители, каких поискать, и у их детей счастливое детство, то поколение гиперотвественных почти поголовно поражено «родительским неврозом». Они (мы) уверены, что они чего-то не учли, не доделали, мало «занимались ребенком (еще и работать посмели, и карьеру строить, матери-ехидны), они (мы) тотально не уверенны в себе как в родителях, всегда недовольны школой, врачами, обществом, всегда хотят для своих детей больше и лучше.
Несколько дней назад мне звонила знакомая – из Канады! – с тревожным вопросом: дочка в 4 года не читает, что делать? Эти тревожные глаза мам при встрече с учительницей – у моего не получаются столбики! «А-а-а, мы все умрем!», как любит говорить мой сын, представитель следующего, пофигистичного, поколения. И он еще не самый яркий, так как его спасла непроходимая лень родителей и то, что мне попалась в свое время книжка Никитиных, где говорилось прямым текстом: мамашки, не парьтесь, делайте как вам приятно и удобно и все с дитем будет хорошо. Там еще много всякого говорилось, что надо в специальные кубики играть и всяко развивать, но это я благополучно пропустила :) Оно само развилось до вполне приличных масштабов.

К сожалению, у многих  с ленью оказалось слабовато. И родительствовали они со страшной силой и по полной программе. Результат невеселый, сейчас вал обращений с текстом «Он ничего не хочет. Лежит на диване, не работает и не учится. Сидит, уставившись в компьютер. Ни за что не желает отвечать. На все попытки поговорить огрызается.». А чего ему хотеть, если за него уже все отхотели? За что ему отвечать, если рядом родители, которых хлебом не корми – дай поотвечать за кого-нибудь? Хорошо, если просто лежит на диване, а не наркотики принимает. Не покормить недельку, так, может, встанет. Если уже принимает – все хуже.
Но это поколение еще только входит в жизнь, не будем пока на него ярлыки вешать. Жизнь покажет.

Чем дальше, чем больше размываются «берега», множатся, дробятся, причудлво преломляются последствия пережитого. Думаю, к четвертому поколению уже гораздо важнее конкретный семейный контекст, чем глобальная прошлая травма. Но нельзя не видеть, что много из сегодняшнего дня все же растет из прошлого.

(Л.Петрановская)

 ПИТЕР ЛЕВИН "ПРОБУЖДЕНИЕ ТИГРА.ИСЦЕЛЕНИЕ ТРАВМЫ"

Книга «Пробуждение тигра» — это волнующее и захватывающее путешествие по лабиринтам мира травмы и её исцеления. По мнению автора, исцеление травмы является «даром богов — героическим путешествием, в котором каждый из нас имеет право занять своё место». Читателей этой книги ждет много интересных открытий. И прежде всего — это открытие нового нетрадиционного и самобытного подхода к пониманию природы травмы и работы с ней.

Вступительное слово http://healthy-back.livejournal.com/268264.html#preface
Что говорят о книге http://healthy-back.livejournal.com/268264.html#what
Благодарности http://healthy-back.livejournal.com/268264.html#gratitude

Введение http://healthy-back.livejournal.com/268305.html

Пролог. Отдавая телу должное http://healthy-back.livejournal.com/268305.html#prologue

ЧАСТЬ I: ТЕЛО КАК ЦЕЛИТЕЛЬ http://healthy-back.livejournal.com/268718.html

1. Тени забытого прошлого
2. Тайна травмы http://healthy-back.livejournal.com/268718.html#secret
3. Раны, которые могут исцелять http://healthy-back.livejournal.com/268928.html#wounds
4. Этот странный новый мир http://healthy-back.livejournal.com/268928.html#new
5. Исцеление и сообщество http://healthy-back.livejournal.com/269254.html#healing
6. Отражая травму http://healthy-back.livejournal.com/269383.html
7. Опыт животного мира http://healthy-back.livejournal.com/269628.html#animal
8. Как биология становится патологией: Замирание http://healthy-back.livejournal.com/269923.html#freezing
9. Как патология становится биологией: Оживление http://healthy-back.livejournal.com/269923.html#reanimation

ЧАСТЬ II: СИМПТОМЫ ТРАВМЫ http://healthy-back.livejournal.com/270287.html#symptoms

10. Ядро травматической реакции
11. Симптомы травмы http://healthy-back.livejournal.com/270443.html#symptoms
12. Реальность травмированного человека http://healthy-back.livejournal.com/270694.html

ЧАСТЬ III. ТРАНСФОРМАЦИЯ http://healthy-back.livejournal.com/271044.html

13. Программа повторения 
14. Трансформация http://healthy-back.livejournal.com/271330.html#transformation
15. Час одиннадцатый: Трансформируя социальную травму http://healthy-back.livejournal.com/271468.html#transformation

ЧАСТЬ IV. ПЕРВАЯ ПОМОЩЬ ПРИ ТРАВМАХ http://healthy-back.livejournal.com/271713.html#first

16. Оказание первой (эмоциональной) помощи после аварии
17. Первая помощь детям http://healthy-back.livejournal.com/271985.html

ЭПИЛОГ: Три мозга, один разум http://healthy-back.livejournal.com/272182.html#epilogue

Я рада представить вам эту замечательную и долгожданную книгу, которая посвящена одной из самых загадочных и трагичных областей человеческой жизни — опыту переживания травматических ситуаций и преодолению их разрушительных последствий. Данная книга, безусловно, является необыкновенно актуальной и своевременно, поскольку травма становится чуть ли не привычной реальностью нашей повседневной жизни, и человечество стоит перед необходимостью поиска эффективных путей и способов исцеления от психических травм. 

Наша жизнь переполнена травмами, к их источникам относятся такие стрессовые события как, стихийные бедствия и природные катастрофы: 
— ураганы, 
— землетрясения, 
— наводнения, 
— пожары, а также — 
— войны, 
— террористические акты, 
— насилие, 
— несчастные случаи, 
— аварии, 
— разнообразные потери и др. 

Кроме того, психические травмы могут быть получены в результате 
— серьёзного заболевания, 
— хирургической операции, 
— медицинских процедур, 
— трудных родов, 
— стрессов во время беременности и 
— других травматических событий. 

Особенность современных травм состоит в том, что травматические события приобретают все больший масштаб и затрагивают не только отдельного человека, но целые группы людей, народы, страны и даже регионы. 

Центральная тема настоящей книги — это шоковая травма и работа с ней.

Автором книги является Питер Левин — известный американский учёный и психотерапевт, который более 30 лет занимается исследованиями в области травмы и посттравматических стрессовых расстройств. Его работы, посвящённые шоковой травме, получили мировое признание. П. Левин работает в области соматической психологии и психотерапии и имеет большой опыт клинической практики. 

Это первая книга автора в России, где обобщены результаты его научных исследований и богатый опыт практической работы. Питер Левин является не просто традиционным учёным-исследователем, а его называют учёным-целителем. Последнее словосочетание звучит несколько необычно, но оно отражает дух работы П. Левина. 

Создавая собственный подход для исцеления травмы, автор широко использует знания гуманитарных и естественных наук, опирается на знания в области биологии, нейрофизиологии, нейропсихологии, иммунологии, и, кроме того, обращается к нетрадиционным знаниям — к древним практикам шаманов и восточных целителей. Объединяя последние с современными методами психотерапии и медицины, он тем самым, взаимно обогащает и развивает их. 

Свой метод автор назвал соматическое переживание, делая акцент на телесных процессах в терапии психической травм. Левин создал Фонд изучения человека, где обучает своему методу и подходу.

Книга «Пробуждение тигра» — это волнующее и захватывающее путешествие по лабиринтам мира травмы и её исцеления. По мнению автора, исцеление травмы является «даром богов — героическим путешествием, в котором каждый из нас имеет право занять своё место». 

Читателей этой книги ждет много интересных открытий. И, прежде всего, это открытие нового нетрадиционного и самобытного подхода к пониманию природы травмы и работы с ней.

Остановлюсь на основных положениях этого подхода и его значении.

Стремясь раскрыть тайну природу травмы, Левин рассматривает травму как природный феномен и описывает физиологические и биологические механизмы травмы. Преодолевая традиционное для медицины понимание травмы и её последствий как посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), основанного на патологии мозга, Левин исходит из того, что травма является результатом нарушения естественных психобиологических процессов, а не психической патологией, и может быть исцелена. Он убедительно доказывает, что психическая травма образуется вследствие незавершённой инстинктивной реакции организма на травматическое событие, реакции бегства, борьбы или оцепенения.

Понимание механизмов травмы, предложенное Левином, проливает свет и на природу травматических симптомов. По мнению автора, травматические симптомы, такие как 
— беспомощность, 
— тревога, 
— депрессия, 
— психосоматические жалобы и др., возникают в результате накопления остаточной энергии, которая была мобилизована при встрече с травматическим событием и не нашла выхода и разрядки. 

Смысл симптомов травмы, по мнению авторов, заключается в том, чтобы удерживать эту остаточную травматическую энергию.

Понимание природы травмы позволило Левину раскрыть путь исцеления от разрушительных последствий травматического события. Он показывает, что для того, чтобы освободиться из плена травмы необходимо завершить травматическую реакцию, разрядить оставшуюся энергию и восстановить нарушенные процессы. 


Левин раскрывает роль природного начала в разрешении травмы, и показывает, что освобождение от травмы требует обращения к репертуару инстинктов человеческого организма, которые содержат глубинное биологическое знание, позволяющее исцелять травму. Он показывает, что исцеление травмы в процессе психотерапии происходит благодаря настойчивому следованию инстинктивным реакциям.

Соматическая терапия травмы — это один из наиболее основательных, глубоких и продуктивных психотерапевтических подходов в работе с травмой. Эта терапия объединяет новейшие исследования 
— психологии, 
— физиологии травмы и 
— последние достижения современного процессуально-ориентированного подхода в психотерапии. 

Соматический подход Левина опирается на фундаментальную идею целостности и широко использует взаимосвязи между 
— сознанием и телом, 
— психикой и духовностью, 
— эмоциями и инстинктами в процессе исцеления травмы.

Автор, по сути, открывает и обосновывает новый путь в терапии психической травмы. Книга называется « Побуждение тигра», и в этом названии заключена основная идея терапии травмы. Освобождение от травмы требует пробуждения естественной природной способности человеческого организма восстанавливаться после травмы. 

Суть терапии психической травмы состоит в том, что в процессе психотерапии происходит пробуждение тех инстинктивных реакций на травматическое событие, которые не были завершены, и их завершение. Я хочу специально подчеркнуть, что развиваемый в книге подход впервые раскрывает возможности использования природного, инстинктивного начала, заложенного в человеке, на службу исцеления от травмы.

Соматическая терапия травмы Питера Левина «отдаёт должное телу» и отводит особую роль телесным переживаниям в лечении психических травм. Открытием данного подхода является то положение, что возможности для исцеления от травмы лежат в переживании самой травмы, и что в теле находят механизмы, которые как создают травму, так и позволяют освободиться от неё. Автор убедительно показывает, что именно работа с телом помогает пробудить те естественные врождённые способности, которые позволяют выйти из « запутанных лабиринтов травмы».

Стоит отметить одно важное положение, выдвинутое автором, о том, что исцеление травмы предполагает особое отношение к телу не как к механическому образованию, а как к живому, чувствующему, знающему и мудрому организму. Именно такой подход к телу позволяет пробудить природную естественную способность тела к исцелению и применить её для освобождения от долговременных последствий травмы.

В книге автор убедительно доказывает, что без обращения к телу травма не может быть полностью исцелена. Опираясь на это положение, он объясняет недостаточность известных медицинских методом лечения травмы, которые сочетают в себе традиционную психотерапию и медикаментозное лечение. Именно отсутствие телесной работы, по мнению автора, и обусловливает ограниченность этих методом лечения травмы. Возможность использования телесности в терапии травмы становиться чудесным механизмом исцеления от симптомов травмы.

Я хочу специально обратить внимание читателя на то, что базовое положение концепции П Левина о существовании природной способности к исцелению, к самовосстановлению после травмы, созвучно идее о саморегуляции, развиваемой в отечественных работах в области клинической психологии и психотерапии, посвящённым психической травме. 

Внутренние исцеляющие процессы, которые используются в терапии травмы, по сути являются внутренним процессами саморегуляции. Левин показывает, что пробуждение этих процессов происходит благодаря обращению психотерапевта к ресурсам пострадавшего. В книге описывается, как можно использовать внутренние ресурсы тела для исцеления от травмы, каким образом человек сам может использовать своё тело для разрешения симптомов травмы. 

Книга богата практическими упражнениями, которые читатель может использовать в работе с собой в целях развития своих внутренних ресурсов. 

Представление о внутренних ресурсах близко соответствует представлениям о средствах опосредования и саморегуляции при разрешении травматических ситуаций, которые развиваются в работах Б. В. Зейгарник, основателя российской патопсихологии, и её учеников.

Хочется особо подчеркнуть, что положения, развиваемые концепцией Левина, могут быть с успехом использованы для продвижения отечественных подходов в работе с травмой. 

Опираясь на собственные исследования и практическую работу с психическими травмами, могу сказать, что левиновский подход расширяет представление о нарушении системы саморегуляции при психологических травмах и позволяет ввести положение о телесной саморегуляции, кроме того, он также развивает интегративные методы психотерапевтической работы с травмой.

Читателя этой книги ждёт не только открытие нового подхода к пониманию травмы, но и нового метода работы с ней. Этот метод, как уже указывалось выше, был назван Левином «соматическое переживание». Данный метод направлен на 
— активацию, 
— осознавание и 
— дезактивацию телесного переживания травматического опыта.

Ключ к исцелению травмы лежит в телесно ощущаемом чувствовании. Левин отводит достаточно значимую роль процессам телесного чувствования в терапии травмы. Суть работы заключается в том, что в ходе чувствования телесных ощущений происходит пробуждение тех естественных исцеляющих процессов, которые позволяют разрешить травму. Телесное чувствование актуализирует у человека, переживающего травму, незавершённые травматические реакции и помогает им завершиться. 

Это завершение происходит благодаря специфическим психологическим и физиологическим исцеляющим процессам, которые возникают в процессе телесного переживания и позволяют трансформировать травматические симптомы. Существенно, что мудрость телесного чувствования даёт возможность использовать целостность человека, совместить силу его инстинкта и сознания и открыть те пути, которыми организм пытается исцелить себя.

Книга впервые представляет метод соматического переживания отечественному читателю. Этот метод занимает особое место среди традиционных психотерапевтических методов в работе с травмой. Главенствующую роль он отводит не чувствам, мыслям, воспоминаниям, образам или поведению, как это принять в других методах, а телесным ощущениям которым практически не уделяется внимания в хорошо известных психотерапевтических метода, таких как 
— психоанализ, 
— когнитивная терапия и даже 
— гештальт-терапия.

Согласно методу соматического переживания, чувствование телесных ощущений позволяет осуществить соматическую процессуальную работу с травмой. 

В своё время, присутствуя на психотерапевтическом семинаре в Сан-Франциско и впервые наблюдая за работой методом соматического переживания, я была поражена красотой и глубиной того процесса, который разворачивался в ходе этой работы, и теми существенными изменениями, которыми она завершилась. Самым удивительным было то, что эти захватывающие психотерапевтические процессы развивались из простого переживания и осознавания телесных ощущений. 

В книге работа этим методом представлена в прекрасных описаниях ряда индивидуальных психотерапевтических случаев.

Безусловно, метод соматического переживания должен стать предметом будущих научных исследований. Этот метод может найти широкое применение не только в психотерапии, но и в клинической психологии и психосоматике. На практике уже показано, что данный метод позволяет не только исцелять травму, но и устранять симптомы психосоматических заболеваний, и даже работать с личностной идентификацией.

Успех соматического подхода и метода соматического переживания связан с тем, что он опирается на фундаментальный принцип психосоматического единства. Взаимодействие тела и сознания используется в процессе терапии психической травмы в целях пробуждения внутренних исцеляющих процессов и освобождения от травматических симптомов.

Раскрывая сложную коммуникацию между сознанием и телом, автор опирается на серьёзные научные исследования и богатый опыт практической работы. Именно всестороннее глубокое научное и практическое обоснование Левином своего метода работы с травмой, обусловило его эффективность. Стоит сказать, что современная практическая психотерапия, к сожалению, достаточно редко проявляет интерес к серьёзным научным исследованиям и развивается в отрыве от научного контекста, метод и подход Левина представляет удачное исключение их привычного положения вещей.

У представленного в книге подхода есть хорошая перспектива. Он ценен не только для работы с травмой, но имеет и более общее и широкое значение. Он показывает не только, как можно справиться с травмой и преодолеть её болезненные последствия, но и как можно использовать работу с травмой для преобразования личность, восстановления её целостности и обретения полноты жизни. 

Левин рассматривает травму как природный феномен, как дар, которые ведёт к преображению личности на пути развития и совершенствования. «Исцеление травмы — это чудесны дар, возвращающий нас в уникальный мир взлётов и падений, гармонии, любви и сострадания» — пишет Левин. Автор показывает, что остаточная энергия травматического симптома, если её правильно мобилизовать и заставить действовать в нужном направлении, «может трансформировать травму и привести человека к новым высотам мастерства, исцеления и даже мудрости».

Хочется специально подчеркнуть, что подход П. Левина не ограничиваемся только рамками соматической психологии и телесно-ориентированной психотерапии, но и имеет экзистенциальное звучание. По сути, автор рассматривает травму как экзистенциальную данность человеческого существования, его бытия, которую необходимо принять, пережить и трансформировать на благо себя и своей жизни. 

И действительно травма — это неизменная данность, неизбежное условие нашего существования, которое проявляется в неминуемом столкновении с критическими стрессовыми событиями жизни, которые не зависят от нашей воли. Травма — это не просто болезненное состояние, от которого следует избавиться, а человеческое страдание, переживание, через которое нужно пройти, завершить и преобразовать в целях изменения себя и своей жизни. Травма — это то, что помогает постичь глубокий смысл и необходимость переживания страдания в жизни каждого человека  Травма — это то, что бросает экзистенциальный вызов жизни и способу существования человека в мире и ставит его перед необходимостью фундаментальных жизненных изменений.

Основная идея этой книги, которая очень близка мне лично, звучит жизнеутверждающе и состоит в том, что «травма — это не пожизненный приговор», а реальное жизненное событие, которым можно преодолеть и трансформировать на благо изменения качества своей жизни, преображения личности, восстановления и приумножения своих жизненных сил и возможностей. Работа с травмой пробуждает дремлющие в человеке жизненные силы и энергии, его природное начало. Она направляет силу его жизненности, жизненного инстинкта во благо исцеления, преобразования жизни и личности человека. Таким образом, травма — это шанс для преображения человеком своей жизни и личности, и автор открывает путь, как можно использовать этот шанс.

Левин подчёркивает в книге, что потенциально травма является одной из важнейших сил, способных вызвать 
— психологическое, 
— социальное, и 
— духовное пробуждение и развитие человека. 

Соматический подход в исцелении травмы использует единства тела, сознания и духа и позволяет проникнуть в глубинные тайны человеческой духовности. 

Важно подчеркнуть, что терапия травмы, обращаясь к телу и пробуждая жизненные силы и энергии человека, пробуждает и его духовное начало. Она пробуждает и использует внутренние исцеляющие состояниям или духовные состояния в целях психотерапии. Это ещё один очень значимый и существенный момент в работе с травмой.

Стоит отметить ещё один важный аспект исцеления травмы. Терапия травмы способно изменить не только личность человека, но и сообщество, помогая перестроить отношения в нём.

Как указывает Левин, освобождение от травмы становится возможным благодаря созданий особых отношений в сообществе, отношениям сопереживания, сострадания, соучастия. В терапии эти отношения получили название «сопереживающего присутствия». Развитие именно такого качества отношений будет способствовать социальным изменениям на уровне общества.

Таким образом, книга Питера Левина «Пробуждение тигра» — сочетает в себе серьёзность научного исследования, ценность практического руководства и увлекательность психологического бестселлера. Она содержит в себе новый самобытный теоретический подход к пониманию
— природы травмы, 
— её механизмов, 
— особенностей повторного проигрывания и 
— преодоления травмы, и 
— процесса её исцеления. 

Подход обращён к присущей человеку врождённой мудрости исцелять, которая вытекает из природы его базовых биологических инстинктивных реакций. Открытие этой способности имеет очень большое значение для работы с травмой. Автор убеждён, что используя эту способность к исцелению, человечество научиться исцелять себя и мировое сообщество от крупномасштабных социальных и природных катастроф.

Эта книга даёт вдохновение и надежду. Информация, изложенная в этой книге, полезна практически для каждого человека, сталкивающегося с травмами, она позволяет преодолеть болезненные последствия психических травм и предотвратить возникновение новых травм. Книга даёт средства помощи пострадавшими и помогает найти пути выхода из самых сложных травматических ситуаций. Это книга о том, как можно помочь самому себе преодолеть травму, используя свои внутренние ресурсы. 

В книге даётся описание принципов оказания первой помощи при авариях и раскрываются способы помощи травмированным детям. Кроме того, в ней даётся также информация о предотвращении развития травмы после несчастного случая.

«Пробуждение тигра» — яркая и незаурядная книга. Она написана необыкновенно живо и увлекательно. Автор нашёл ясную и простую форму изложения достаточно сложных научных идей и концепций. Она ориентирована на практику. Книга богата описанием психотерапевтических случаев и содержит упражнения для работы с собой. Эти упражнения позволяют читателю на собственном опыте убедиться, как действуют процессы телесного чувствование, раскрыть свои телесные ресурсы и возможности для исцеления.

Книга адресована самому широкому кругу читателей. Она читается удивительно интересно и легко. В ней мало специальных терминов. Книга одинаково привлекательна как для профессионалов, так и для непрофессионалов. В ней могут найти ценное знание учёные-исследователи и специалисты практики-медики и психологи, психотерапевты, консультанты, социальные работники и целители. Она поможет справиться с вторичной травматизацией специалистам, которые постоянно контактирую с жертвами несчастных случаев и стихийных бедствий — работникам служб по чрезвычайным ситуациям, правоохранительных органов, пожарным и др. 

Эта книга полезна как взрослым, так и детям. Она доступна родителям , воспитателям, учителям, которые найдут для себя нужную информацию, помогающую справиться с травмами у детей. Она полезна также простым читателям, которые смогут обнаружить для себя ценные рекомендации по разрешению собственных жизненных травм.

Эта книга не только показывает читателю, как можно преодолеть травму, но и позволяет ему понять, как действует его тело, как можно повысить свою жизненность и научиться делать свою жизнь полнее и счастливее. Читатель открывает для себя мир телесных переживаний и его возможностей как чудесный аспект человеческого существования.

Соматический подход в работе с травмой Питера Левина и его метод соматического переживания получил широкое распространение в США и Канаде, преподаётся в странах Западной Европы, и уже нашёл своё применение в России.

Книга и подход Левина стали известны российским специалистам, психологам и психотерапевтам, задолго до того, как она была переведена на русский язык. Освоение соматической терапии травмы в России началось 1998 году в рамках Международной обучающей программы «Соматическая терапия психической травмы», которая проводилась в Москве под руководством американского психотерапевта Джона Ингла, ученика и последователя Питера Левина. Обучение Дж. Ингла показало, что работа с травмой не только тяжёлый профессиональный труд психотерапевта, но и увлекательное живое дело, которое позволяет человеку найти новые жизненные силы и ресурсы для восстановления своего здоровья, изменения жизни и преображения своей личности. Работа с травмой даёт знание о человеке на глубоком экзистенциальном уровне.

Исцеление травмы — это глубинная терапия, это глубинная соматическая и экзистенциальная работа с трагическим аспектом человеческой жизни. Богатые возможности соматического процессуального подхода обеспечили его достаточно широко практическое применение. Специалисты по соматической терапии психической травмы, подготовленные в рамках программы, достаточно широко и эффективно использовали этот подход в работе с разного рода психологическими травмами. 

Соматический подход применялся во время работы с травмами у участников боевых действий в Чечне, у пострадавших в результате террористического акта в Москве на Дубровке в 2002г., от взрывов в московском метро в 2003г. Он широко использовался при работе с детьми, их родителями и учителями, пострадавшими во время трагедии в г. Беслане в 2004 г. Специалистами по работе с травмой проведены научные исследования, которые показали эффективность использования метода соматического переживания в психотерапевтической работе. 

Этот метод успешно применялся для разрешения психологических травм у пациентов с пограничными психическими расстройствами, в работе с делинквентными девочками-подростками, страдающими от травм, связанных с насилием, с потерей родителей и др. В 2004-6 годах в рамках Международной программы состоялись три международные научно-практические конференции по в работе с травмой, которые объединили себя специалистов разных подходов и направлений.

Издание этой книги в России стало возможно благодаря участию и помощи целого ряда людей. Я хочу поблагодарить, прежде всего, Джона Ингла, который содействовал получению согласия Питера Левина на издание книги в России. Хочу выразить благодарность Дмитрию Валуеву, который оказывал организационную помощь в подготовке книги к публикации. Хочется поблагодарить и Викторию Березкину-Орлову, которая также содействовала изданию этой книги.

Надеюсь, что данная книга обогатит российскую психологию и психотерапию в области работы с психическими травмами и даст новые средства помощи пострадавшим.

Желаю интересного чтения!

Елена Мазур
Директор Международной программы: «Соматическая терапия психической травмы».

Травма. Как сохранить достоинство в страдании?

Альфрид Лэнгле

 

Травма – как это бывает

Наша сегодняшняя тема – травма. Это очень болезненная часть человеческой реальности. Мы можем переживать любовь, радость, удовольствие, но также и депрессию, зависимость. А также боль. И это – именно то, о чем я буду говорить.

Начнём с повседневной реальности. Травма – греческое слово, означающее повреждение. Они происходят каждый день.

Когда травма происходит, мы цепенеем и все ставится под вопрос – отношения, в которых нас не приняли в всерьёз, травля на работе или в детстве, когда нам предпочитали брата или сестру. У кого-то – напряжённые отношения с родителями, и их оставляют без наследства. А ещё есть семейное насилие. Самая ужасная форма травмы – война.

Источником травмы могут быть не только люди, но судьба – землетрясения, катастрофы, смертельные диагнозы. Вся эта информация травматична, она приводит нас в ужас и шок. В наиболее тяжёлых случаях могут пошатнуться наши убеждения о том, как устроена жизнь. И мы говорим: «Я не представлял свою жизнь такой».

Таким образом, травма сталкивает нас с основами существования. Любая травма –трагедия. Мы переживаем ограничение в средствах, чувствуем себя ранимыми. И возникает вопрос, как это пережить и остаться людьми. Как мы можем остаться собой, сохранять ощущение себя и отношения.

 

Механизмы травмы

Мы все переживали физические повреждения – порезаться или сломать ногу. Но что такое повреждение? Это насильственное разрушение целого. С феноменологической точки зрения, когда я резал хлеб и порезался, со мной происходит то же, что с хлебом. Но хлеб не плачет, а я – да.

Нож нарушает мои границы, границы моей кожи. Нож разрывает целостность кожи, потому что она недостаточно прочна, чтобы противостоять ему. Такова природа любой травмы. И любую силу, разрывающую границы целостности, мы называем насилием.

Объективно насилие присутствует не обязательно. Если я слаб или в депрессии, то почувствую себя раненым, даже если особых усилий не было.

Последствия травмы – потеря функциональности: например, со сломанной ногой не походишь. И ещё – теряется что-то собственное. Например, моя кровь растекается по столу, хотя природой так не предусмотрено. И ещё приходит боль.

Она выходит на первый план сознания, застилает весь мир, мы теряем работоспособность. Хотя сама по себе боль – это просто сигнал.

Боль бывает разной, но вся она вызывает чувство жертвы. Жертва чувствует себя обнажённой — это основа экзистенциального анализа. Когда мне больно, я чувствую себя обнажённым перед миром.

Боль говорит: «Сделай с этим что-то, это первостепенно. Займи позицию, найди причину, устрани боль». Если мы это делаем, у нас есть шанс избежать большей боли.

 

Психологическая травма – механизм тот же. Эльза

На психологическом уровне происходит нечто, аналогичное физическому уровню: вторжение в границы, потеря собственного и утрата функциональности.

У меня была пациентка. Её травма происходила от отвержения.

Эльзе было сорок шесть, она страдала депрессией с двадцати лет, в последние два года особенно сильно. Отдельным испытанием для неё были праздники – Рождество или дни рождения. Тогда она не могла даже двигаться и передавала работу по дому другим.

Её основное чувство было: «Я ничего не стою». Она замучила семью своими сомнениями и подозрениями, достала детей своими расспросами.

Мы обнаружили тревогу, которую она не осознавала, а также связь тревоги с основными чувствами и проговорили вопрос: «Достаточно ли я ценна для своих детей». Потом мы вышли на вопрос: «Когда они не отвечают мне, куда идут вечером, я чувствую себя недостаточно любимой».

Тогда ей захотелось кричать и плакать, но плакать она давно прекратила – слёзы действовали на нервы её мужу. Она чувствовала себя не в праве кричать и жаловаться, поскольку думала, что это неважно для остальных, а значит – неважно и для неё.

Мы начали искать, откуда происходило это чувство отсутствия ценности, и обнаружили, что в её семье был обычай забирать без спросу её вещи. Однажды в детстве у неё забрали любимую сумочку и отдали кузине, чтобы та лучше смотрелась на семейной фотографии. Это – мелочь, но и она прочно откладывается в сознании ребёнка, если похожее повторяется. В жизни Эльзы отвержение повторялось постоянно.

Мать постоянно сравнивала её с братом, и брат был лучше. Её честность наказывалась. Ей пришлось бороться за мужа, потом тяжело работать. О ней сплетничала вся деревня.

Единственным, кто её любил, защищал и гордился ею, был отец. Это спасло её от более серьёзного личностного расстройства, но от всех значимых людей она слышала только критику. Ей говорили, что у неё нет прав, что она хуже, что она ничего не стоит.

Когда она заговорила об этом, ей снова стало плохо. Теперь это был не только спазм в горле, боль, которая распространилась на плечи.

«Поначалу от высказываний родственников я приходила в ярость, — сказала она, — но потом меня выгнал зять. Он рассказал моим родственникам, что я спала с его братом. Мать обозвала меня проституткой и выгнала. За меня не заступился даже будущий муж, который тогда крутил романы с другими женщинами».

Она смогла заплакать обо всём этом только на сеансе терапии. Но при этом она не могла оставаться одна – в одиночестве мысли начинали мучить её особенно сильно.

Осознание боли, причинённой окружающими, её чувств и тоски, в конце концов, привели к тому, что за год терапии Эльза смогла справиться с депрессией.

Спасибо Богу, что депрессия, в конце концов, стала настолько сильной, что женщина не смогла её игнорировать.

 

Психическая травма. Что происходит? Схема

Боль – это сигнал, которая заставляет нас взглянуть на проблему. Но основной вопрос, который возникает у жертвы: «Чего я действительно стою, если со мной так обращаются? Почему я? За что это мне?»

Неожиданная травма не подходит нашей картине реальности. Наши ценности разрушаются, и каждое повреждение ставит под вопрос будущее. Каждое повреждение приносит ощущение, что происходящего слишком много. Под этой волной оказывается наше эго.

Экзистенциальная психология рассматривает человека в четырёх измерениях – в его связи с миром, жизнью, собственным я и будущим. При серьёзной травме, как правило, ослабляются все четыре измерения, но наиболее повреждается отношение с собой. Структура экзистенции трещит по швам, а силы преодолеть ситуацию угасают.

В центре процесса находится человеческое Я. Именно оно должно распознать происходящее и решить, что делать дальше, но у человека нет сил, и тогда ему нужна помощь других.

Травма в чистом виде – это неожиданная встреча со смертью или с серьёзными повреждением. Травма происходит со мной, но иногда для этого не нужно, чтобы угрожали именно мне. Достаточно увидеть, как нечто угрожает другому – и тогда человек тоже испытывает шок.

Более половины людей испытывали такую реакцию хотя бы однажды в жизни, и около 10% затем демонстрировали признаки посттравматического синдрома – с возвращениями в травмирующее состояние, нервозностью и прочим.

Травма воздействует на глубочайшие слои экзистенции, но более всего страдает базовое доверие миру. Например, когда людей спасают после землетрясения или цунами, они чувствуют себя так, как будто в мире их больше ничего не держит.

Травма и достоинство. Как человек опускается

Особенно тяжело травма переносится в силу своей неизбежности. Мы сталкиваемся с обстоятельствами, с которыми надо смириться. Это судьба, разрушающая сила, над которой у меня нет контроля.

Переживание такой ситуации означает: мы переживаем нечто, что в принципе не считали возможным. Мы теряем веру даже в науку и технику. Нам-то уже казалось, что мы приручили мир, и вот мы – как дети, которые играли в песочнице, и наш замок разрушен. Как же во всём этом остаться человеком?

Виктор Франкл два с половиной года прожил в концентрационном лагере, потерял всю семью, чудом избежал смерти, постоянно переживал обесценивания, но при этом не сломался, а даже духовно вырос. Да, при этом были и повреждения, которые остались до конца его жизни: даже в возрасте за восемьдесят ему иногда снились кошмары, и он плакал по ночам.

В книге «Человек в поисках смысла» он описывает ужас по прибытии в концлагерь. Как психолог он выделил четыре основных элемента. В глазах у всех был страх, реальность была невероятна. Но особенно их шокировала борьба всех против всех. Они потеряли будущее и достоинство. Это соотносится с четырьмя фундаментальными мотивациями, которые тогда не были известны.

Узники были потеряны, постепенно приходило осознание, что под прошлой жизнью можно подвести черту. Наступила апатия, началось постепенное психическое умирание – из чувств оставалась только боль от несправедливости отношения, унижения.

Вторым последствием было изъятие себя из жизни, люди опустились до примитивного существования, все думали только о еде, месте, где согреться и выспаться –остальные интересы ушли. Кто-то скажет, что это нормально: сначала еда, потом мораль. Но Франкл показал, что это не так.

Третье – не было чувства личности и свободы. Он пишет: «Мы больше не были людьми, но частью хаоса. Жизнь превратилась в бытие в стаде.

Четвёртое – исчезло чувство будущего. Настоящее не мыслилось происходящим на самом деле, будущего не было. Всё вокруг теряло смысл.

Подобные симптомы можно наблюдать в любых травмах. Жертвы изнасилований, солдаты, возвращающиеся с войны, переживают кризис фундаментальных мотиваций. Все они ощущают, что не могут более никому доверять.

Подобное состояние требует специальной терапии по восстановлению базового доверия миру. Это требует огромных усилий, времени и очень аккуратной работы.

 

Свобода и смысл. Секрет и экзистенциальный поворот Виктора Франкла

Всякая травма задаёт вопрос о смысле. Он очень человечен, потому что сама травма – бессмысленна. Было бы онтологическим противоречием сказать, что мы видим смысл в травмах, в убийстве. Мы можем испытывать надежду на то, что всё в руках Господа. Но этот вопрос – очень личный.

Виктор Франкл поднимал вопрос, что мы должны совершить экзистенциальный поворот: травма может стать осмысленной через наши собственные действия. «За что это мне?» – вопрос бессмысленный. Но «могу ли я что-то вынести из этого, стать глубже?» – придаёт травме смысл.

Бороться, но не мстить. Как?

Зацикливание же на вопросе «за что?» делает нас особенно беззащитными. Мы страдаем от чего-то, что бессмысленно само по себе – это нас разрушает. Травма разрушает наши границы, приводит к потере себя, потере достоинства. Травма, которая происходит через насилие над другими, приводит к унижению. Насмешка над другими, унижение жертв – это обесчеловечивание. Поэтому наша ответная реакция – мы боремся за смысл и достоинство.

Это происходит не только тогда, когда мы травмированы сами, но когда страдают люди, с которыми мы себя идентифицируем. Чечня и Сирия, мировые войны и другие события приводят к суицидальным попыткам даже тех людей, которые не были травмированы сами.

Например, юным палестинцам показывают фильмы о несправедливом отношении израильских солдат. И они пытаются восстановить справедливое отношение к жертвам и причинить боль виновным. Травматизированное состояние может быть вынесено на расстояние. В возвращённом виде это встречается при злокачественном нарциссизме. Подобные люди испытывают удовольствие, глядя на страдания других.

Возникает вопрос, как бороться с этим средствами, отличными от мести и самоубийства. В экзистенциальной психологии применяем метод «встать рядом с собой».

Есть два автора, отчасти оппозиционные друг другу – Камю и Франкл. В книге о Сизифе Камю призывает сделать страдание осознанным, придать смысл собственному сопротивлению богам. Франкл известен девизом «принять жизнь, несмотря ни на что».

Француз Камю предлагает черпать энергию из собственного достоинства. Австриец Франкл – в том, что должно быть нечто большее. Отношения с собой, другими людьми и Богом.

 

О силе цветка и свободе взгляда

Травма – это внутренний диалог. Очень важно при травме не дать себе остановиться. Нужно принять то, что случилось в мире, но не прекращать внутреннюю жизнь, сохранять внутреннее пространство. В концлагере сохранять внутренний смысл помогали простые вещи: смотреть на закат и восход, форму облаков, случайно выраставший цветок или горы.

Сложно поверить, что такие простые вещи могут напитать нас, обычно мы ждём большего. Но цветок был подтверждением того, что красота ещё существует. Иногда они толкали друг друга и показывали знаками, как прекрасен мир. И тогда они чувствовали, что жизнь так ценна, что она пересиливает все обстоятельства. Мы в экзистенциальном анализе называем это фундаментальной ценностью.

Ещё одним средством преодолеть террор были хорошие отношения. Для Франкла – желание снова увидеть жену и семью.

Внутренний диалог также позволял создать дистанцию с происходящим. Франкл думал о том, что он когда-нибудь напишет книгу, начинал анализировать – и это отдаляло его от происходящего.

Третье – даже при ограничении внешней свободы у них оставались внутренние ресурсы, чтобы выстроить образ жизни. Франкл писал: «У человека можно забрать всё, кроме возможности занять позицию».

Возможность сказать соседу «Доброе утро» и заглянуть ему в глаза была не необходима, но она означала, что у человека всё ещё есть минимум свободы.

Положение паралитика, прикованного к постели, предполагает самый минимум свободы, но и его нужно уметь прожить. Тогда ты чувствуешь, что ты всё ещё человек, а не объект, и у тебя есть достоинство. И ещё у них оставалась вера.

Знаменитый экзистенциальный поворот Франкла состоит в том, что вопрос «за что это мне?» он обернул в «чего это ждёт от меня?» такой поворот означает, что у меня всё ещё есть свобода, а значит достоинство. А значит, мы можем внести что-то своё даже в онтологический смысл.

Виктор Франкл писал: «То, чего мы искали, имели такой глубокий смысл, что он придавал значение не только смерти, но также умиранию и страданиям. Борьба может быть скромной и незаметной, необязательно громкой».

Австрийский психолог выжил, вернулся домой, но он понял, что разучился чему-то радоваться, и он учился этому заново. И это был ещё один эксперимент. Он сам не мог понять, как они всё это пережили. И, постигая это, он понял, что больше ничего не боится, кроме Бога.

Подводя итог, я очень надеюсь, что эта лекция будет вам хоть немного полезна.

(Альфрид Лэнгле)

 

 

Травмы сошлись

 

У каждого из нас есть болезненные точки, которые проявляются в отношениях и могут приводить к разладу. Для того чтобы не наступать на старые грабли в новой жизни, стоит присмотреться к традициям родительской семьи.

Я проплакала два дня, когда моя первая любовь предпочла встречу с друзьями поездке со мной на бабушкину дачу. Мне тогда было двенадцать. В пятнадцать я была в ярости, когда мой ухажёр критично высказался о моей манере одеваться. В двадцать четыре я до утра считала, что отношениям конец, когда в жаркую летнюю ночь мой мужчина ушёл спать на балкон. Вчера мне показалось, что он издевается надо мной, за восемь лет отношений так и не научившись говорить «спасибо, дорогая» за приготовленный завтрак.

Я и представить себе не могла, что традиции так живучи! Мой пример семьи — это там, где папа благодарит, высказывается о маминых предпочтениях деликатно и спит в супружеской кровати. Изменения этого распорядка означали ссору. И мне до сих пор кажется, что если в моей взрослой семье происходит что-то не так, то это сигнализирует о проблеме.

И вроде это не так сложно осознать, посмеяться и забыть. Или переспросить партнёра: у нас с тобой всё в порядке? Имеет ли моя тревога основания?

И это даже возможно, и мы, наверное, так и делаем, и мы много раз об этом разговаривали, ежедневно сверяя свои переживания с реальностью. Ты молчишь, потому что просто устал? Ты не хочешь в кино, потому что зачиталась новой книгой? Ты ведь по-прежнему любишь меня и я могу это знать?

Только вот всё получается совсем по-другому, если кто-то «попадает в травму». 

У всех нас есть набор детских и взрослых ситуаций, с которыми мы не смогли справиться. Они лежат внутри нас неслышно до тех пор, пока что-то извне не напомнит отдалённо травматическое событие. Это как декорации в театре: попадая в похожее окружение, мы сами как бы становимся теми, кем были в момент возникновения травмы.

Проблема в том, что мы теряем при этом адекватность, воспоминание сливается с нашей сегодняшней личностью. Чаще всего всё, на что мы способны, попав в травматическое переживание, — это демонстрировать примитивную защиту: скалить зубы, выпускать когти, угрожающе рычать или бессильно замирать в страхе. На место взрослого и рационального человека приходит либо страдающий ребёнок, либо дикий зверь.

Как это происходит? Ну, например, ночь жаркая, кровать душная, а у женщины, которая лежит в этой постели со своим мужчиной, есть травматическое переживание о периоде родительских ссор, который был, скажем, в её пятилетнем возрасте. Самым страшным, что тогда могло случиться, был уход мамы на диван: это значило, что она настолько обижена, а папа настолько виноват, что она находиться рядом с ним не может и не хочет. И совсем не странно, что пятилетний ребёнок не знал, как справиться с такой ситуацией, — с ней и взрослые-то не справлялись, не находя другого выхода, кроме взаимного отвержения. И эта девочка точно знает, что уходят из постели того, кто отвратителен. И когда в её взрослой жизни возникает похожая ситуация, похожие декорации, она чувствует себя отвергнутой и бессильной что-то изменить. Она перестаёт быть способной размышлять и анализировать, чувства слишком сильны. Она иррациональна. Самое хорошее, что с ней в такой ситуации может произойти, — это второй человек, который в свои травмы не попал и способен сохранять адекватность и возможность позаботиться о том, кто сам о себе позаботиться не может. Он может успокоить её и утешить, выдержать период её иррациональности и помочь снова стать на ноги. 

Это справедливо и в другую сторону — не только женщины могут быть иррациональными. Например, в его родительской семье мама воспринимала свои домашние обязанности как тяжёлый труд, несправедливо доставшуюся ей мучительную долю обслуживания мужа и сына. Поэтому уборка в родительском доме сопровождалась мукой для всех: мама стонала, ругалась, обвиняла мужа, требовала помощи от сына, вне зависимости от того, чем он в это время занимался и какие у него были планы на день. А сын сначала слушался, а потом начал воевать за независимость всеми доступными способами.

И теперь для этого выросшего сына женщина, берущая в руки тряпку, — это такая садистка, которая сейчас его будет разрушать, а уборка — это такое мероприятие, которое делает хорошие отношения плохими. У него были такие традиции, декорации, у него сейчас есть такие воспоминания. И поэтому он ведёт себя иррационально — избегает или злится. И ему тоже нужен рациональный человек рядом — кто-то, кто уверит его в отсутствии насилия и поможет свою женщину выдерживать, а не предупредительно по ней стрелять и сбегать из дома.

Наверное, это повседневность любого брака — помочь справиться с традициями и травмами родительских систем, переоценить ценности и установить новые правила. Это получается тогда, когда в паре либо оба адекватны, либо хотя бы один из двух сохраняет способность рассуждать здраво и заботиться о другом, поскольку другого накрыли травматические чувства. Но иногда травмы пересекаются.

Такие скандалы могут подняться с соринки на полу до атомного взрыва за несколько секунд. Ситуации, в которых оба не могут вести себя разумно, непредсказуемы: чаще всего мы о своих-то травмах осведомлены весьма фрагментарно, а уж что происходит в голове у другого — и вовсе тайна за семью печатями.

Например, он сообщает ей, что в субботу вечером собирается встретиться с другом. Так делал её папа: находил дела и занятия тогда, когда у него было свободное время, которое они с дочерью могли бы провести вместе. Она попадает в травму и демонстрирует либо боль, несообразную ситуации, либо злость, начиная на него по безобидному поводу с гневом нападать. И именно так вела себя его мама: неуверенная в себе, она требовала от сына всего его внимания без остатка, подавляя его личность и свободу. И он тоже мгновенно попадает в свою травму и становится нарочито равнодушным, обесценивая её переживания или выставляя их манипуляциями. И оба они оказываются в ситуации, когда помочь некому, хотя оба переживают острую боль и труднопереносимые страх и гнев. В таких декорациях нужно обращаться за помощью, но проблема в том, что другому помощь нужна ничуть не меньше.

После таких скандалов отношения, которые утром казались вполне счастливыми, вечером кажутся бессмысленными и безнадёжными. Это страшно, потому что никто из двоих не понимает, что произошло и что теперь делать. В паре «иррациональный — иррациональный» нет ресурса, нет взрослого, который был бы способен пережить травму другого. И, наверное, это самая большая беда, которая достаётся нам от родительских семей вместе с остальными вполне позитивными традициями.

Что же делать? Ответ очень прост и очень сложен: кто-то должен быть взрослым. Необязательно это третий человек, да третий и не всегда доступен. Кто-то, у кого больше ресурсов для понимания происходящего, должен остановиться и позаботиться о другом, прежде чем другой позаботится о нём. Это очень трудно и часто очень больно, но это возможно.

Спросите себя в пылу ссоры: веду ли я сейчас себя рационально? Веду ли я себя по-взрослому? А адекватен ли сейчас мой партнёр?

Остановиться — значит отказаться от примитивной защиты. Часто такой поступок воспринимается нами как собственное обнажение, уязвимость: нам кажется, если я не буду кричать, то меня уничтожат. На самом деле каждый из нас обладает достаточным взрослым набором качеств и навыков для поведения в сложных и опасных ситуациях. К взрослой защите относятся, например, аналитические способности, умение любить другого человека, способность убеждать и успокаивать. Ко всему этому можно обратиться в трудную минуту, и тогда у партнёра будет возможность прийти в себя, а у отношений появится шанс не разрушиться.

Быть взрослым — это привилегия, бонус, который стоит использовать. Будьте взрослыми, и тогда даже старые травмы вас не разлучат. (Анастасия Долганова)

 

 

 

 

 

ВЫЙТИ ИЗ ТРАВМЫ

 

 

Когда-то я написала статью "Выйти из травмы", где поэтапно описала, как "вывести" себя из болезненного состояния.

В этом посте сделан другой важный акцент: в некоторых случаях нужно усилием выводить себя из травматичного переживания, когда переживание ре-тревмы (то, что воспроизводит травмирующее событие) настолько же разрушительно.

О чувствах, которые переживать не полезно
Долго я носила в себе этот пост. И вот, пока есть возможность остановиться и поклацать по клавишам в свое удовольствие, пишу.
Написать хочу о чувствах. Но на этот раз о тех чувствах, проживание которых неполезно.

Вообще, проживание чувств без прерываний - это целебный процесс. Однако, есть чувства, проживание которых наоборот - разрушает. Я говорю о переживании травмы.

Травма - "след" в психике от какого-либо события, пережить до конца и встроить в опыт которое не хватило ресурсов. И теперь, при возникновении чем-то похожих на травмирующие обстоятельств, внутренний взор вновь и вновь обращается к этому когда-то пораненному месту.

Например, если в детстве был опыт покинутости или пренебрежительного обращения, который не удалось компенсировать вновь обретенным доверием в привязанности и уважительным отношением, то любой, даже отдаленно похожий опыт будет, скорее всего, сопровождаться той же интенсивностью переживаний, что и при возникновении травмы.

В метафоре это выглядит как если бы в незалеченную рану снова тыкнуть. При соприкосновении со здоровым местом это может ощущаться без боли, но та же интенсивность соприкосновения с местом, которое поранено, будет вызывать сильную боль и все сопутствующие переживания - от страха до ярости.

Беда в том, что в отличие от физических травм, травмы душевные нельзя оценить одним лишь взглядом, однако важность не оставлять травмированное место без внимания такая же, как и при физических повреждениях. И риски развития нехороших процессов при не лечении травм так же существуют. И еще как!

Но прежде чем лечить что-либо, важно сначала научиться не расковыривать рану еще больше. Для этого важно научиться распознавать травмированные места своей души.

Этому, в большей степени, я и хочу посвятить этот пост.

Итак, симптомы травмы:

1. Какое-либо неприятное событие вызывает сверхсильные переживания, что они захватывают полностью и "несут". Ни о чем другом, кроме как о неприятном событии и обстоятельствах, связанных с ним, думать не получается. Возникает некая навязчивость мыслей и обращения к этой ситуации.
Если в метафоре, то если сломана, например, рука, то симптомы этого перелома такие (боль, страх за свою безопасность и целостность, прокручивание ситуации где произошел перелом, думки что можно было бы сделать, что бы этого не произошло, злость и пр), что невозможно забить на это и продолжить жить как раньше.

2. Тоннель или воронка переживаний.
Травматичные переживания имеют свойство засасывать и прогрессировать. Так как травма происходит вследствие недостатка ресурсов для того, что бы пережить травмирующее событие как нечто обычное и приемлемое, которое можно разжевать и переварить (или выплюнуть), травма обращает к себе так, что смотришь на нее внутренним взором, и постепенно весь остальной мир сначала уходит в фон, а потом и вовсе исчезает из поля внутреннего взора. Начинает казаться, что в этом мире есть только двое - я и полный пиздец, из которого нет выхода.

И если все время обращаться туда, где одно только разрушение, то сил становится все меньше, засасывает все глубже, опор становится все меньше. Если засосало глубоко, то:

3. Бессонница и повышенный уровень тревожности.
Тревожность - это неопредмеченный страх, направленный на будущее. Переживается как сильное неприятное перевозбуждение, которое запускает изменения и на физиологическом уровне. Если совсем по верхам, то при тревожности (как и при любом стрессе) трапецевидные мыщцы находятся в гипертонусе, дыхание становится поверхностным, мозг получает меньше кислорода, что усиливает тревожность и понеслась.
Тревожность обычно снижается при ее опредмечивании, поэтому выражаться она может, начиная от беспокойства за близких или за работу, заканчивая соматизацией (головокружения, сердцебиения, кризы, понос и пр. нарушения ЖКТ и ССД). Однако до тех пор, пока тревожность не будет принята с уважением и не будет рассмотрена как симптом, обращающий внимание на какаю-то угрозу, готовящий к переживанию того, что опасно (при чем опасность может быть как из вне, так и изнутри (напр. ставится под угрозу самоценность)). Так вот, до тех пор, пока смотришь на тревожность, а не на то, куда она показывает, она, как правило, не уходит.

4. Онемение или реактивность.
Непроизвольные защитные реакции психики, так же являющиеся маркерами травмы. Обычно преобладает либо одно, либо другое, либо попеременно.
Переживается это либо как вымораживание всех чувств и ощущений (напр., "я внезапно не могу выдавить из себя ни слова" или "я понимаю, что надо встать и идти, но ноги-руки будто ватные становятся, не слушаются", так же может отшибать временно память. Реактивность - это когда реакция сильнее, чем воля: "я плачу и не могу остановиться", "я не хочу это говорить, но мой язык несет это быстрее, чем я успеваю это осознать" и пр.).

Вот, пожалуй, основные маркеры, по которым можно распознать травму.
Симптомы эти могут быть разной степени выраженности и продолжительности во времени, в зависимости от глубины травматического опыта.

Что делать?

Мне нравится приводить аналогию с реальными травмами.

Первым и самым важным мне кажется осознать и принять тот факт, что травма есть. Что переживание таких симптомов - это следствие травмы, это не просто так и ни с того ни с сего. И здесь уговоры "все будет хорошо" и "да брось ты, забей, выбрось из головы" в лучшем случае бесполезны, в худшем - расковыривают или запускают процесс.

Так же, как и с физической травмой, важно сначала ее заметить, признать и начать заботиться о себе, дабы вылечить повреждение.

Я часто слышу "я не помню, где у меня было что-то похожее". Не суть важно первоначальная это травма или ретравматизация, и если симптомы - следствие ретравматизации, то здесь ключевое для жизни и благополучие - наличие травмы, а не причины важно то, что она есть. А значит надо что-то делать, что бы восстановиться с минимальными потерями.

Первым делом важно по возможности выйти из ситуации, которая травмирует (напр., прекратить разговор, взять паузу в отношениях, сменить обстановку на безопасную, дистанцироваться буквально или внутренне от того, что травмирует), дабы не усугублять ранение.

Второе очень важное. Там где есть травма, там нужно обращение к ресурсам. Ибо сам по себе травматичный опыт становится травматичным из-за недостатка ресурсов. И в месте травмы к ним важно обращаться куда больше обычного.

Есть несколько работающих упражнений, которые можно делать при переживании травматичного опыта:

1. Восстановление телесной жизненности.
Как только появляются тревожные мысли и засасывающие переживания, важно переключать свое внимание с этого укруживание и засасывания на то, что является земным, поддерживающим и безопасным.
Обратить свое внимание на ощущения в теле. Найти точки опоры в теле - почувствовать ступнями пол, попой стул. Проверить их на прочности и устойчивость (прощупать пол, потопать, поерзать на стуле, почувствовать какая именно опора под вами - твердая? Мягкая? устойчивая? теплая? Распознать и назвать ее про себя), найти то положение, где телом вы можете ощущать комфорт и устойчивость.
Раны душевные переключают внимание на мысли и чувства, поэтому, что бы не унесло и для того, что бы притормозить этот процесс выноса в травму, важно уравновешивать это приятными телесными ощущениями, дающими переживания безопасности и комфорта.

Так же хороший маркер - обращать свое внимание на то, как вы дышите и в каких частях тела есть мышечное напряжение. Глубокое дыхание и телесное расслабление - хорошие ресурсы для самоподдержки в переживании травматического опыта.

2. Если засосало глубоко и не на 5 минут, то важно сознательно переключаться и уводить (я бы даже сказала расширять) свое внимание с того место где больно, на то, что радует и приятно впечатляет.
Прямо вот дисциплинарно, хотя бы раз в день обеспечивать себя приятными впечатлениями от просмотра картинок, при взгляде на которые душа радуется (и тело, соответственно, тоже), фильмов, которые впечатляют оптимизмом, прогулок, встречи с друзьями и знакомыми, с которыми тепло и безопасно общаться.
Ограничивайте себя от тех мест и общения, где впечатления могут быть энергозатратными и неприятными.

Если перевести в метафору про физическую травму, то то место, которое травмировано, важно оставить в покое и безопасности, не теребить рану и защитить это место. Обратить свое внимание к тем ресурсам, которые помогут это место лечить.

3. Дети - великие учителя, которые интуитивно знают чего делать в таких ситуациях и их творческому подходу к поиску ресурсов можно учиться бесконечно. Вы тоже когда-то были детьми, а значит и в вас есть эта творческая спонтанная приспособительная часть.
Вы строили в детстве домик из подушек, пледов, коробок, веток и всего, что попадется под вашу детскую руку? Если да, то у вас уже есть навык заботы о своем безопасном пространстве. Если нет, то это отличный повод сформировать этот навык.

У каждого из нас свой "домик" в котором хорошо. Его можно нарисовать, его можно сделать у себя дома из подушек...да из чего угодно! Важно, что бы это было место, в котором вы чувствуете неприкосновенность, безопасность и защищенность.

Еще у детей есть волшебная мантра. В моем детстве она звучала как "Чик-трак я в домике!" и все - все свободны. Что это за слова или образ, при обращении к которым вы чувствуете себя в "домике"?

4. Травматический опыт обладает удивительным свойством обесценивать весь остальной опыт. Вроде жил себе человек, радовался, потом случилось что-то и все - остались одни лишь переживания себя отвергнутым или неудачником, или ничтожеством, или ... подставьте что-то свое. Но это не так. Это не весь опыт.
Вспомните ситуации, где вы чувствовали себя принятым, сильным, успешным, счастливым, а главное - защищенным. Где те места и события, где вам было абсолютно хорошо и спокойно? Что вы чувствуете в теле при этих воспоминаниях? Где еще места или занятия, где вы можете переживать эти приятные ощущения?

5. Имейте всегда при себе то, что вас радует и делает вам приятно. То, к чему вы можете обращаться в любой момент, где бы вы ни были. Это может быть камень, фотография, шарф, какая-нибудь вещь, которую можно таскать с собой и трогать ее, смотреть на нее, испытывая наполняющие силой и радостью переживания.

В общем, все эти упражнения, призваны фокусировать, точнее, переключать внимание с теребления и расковыривания травмы на ресурсы. Ресурсы, самые важные при переживании травмы - безопасность, опора, обращение к позитивному опыту.

Эти упражнения важно делать регулярно, 5-6 раз в день.
Желательно избегать событий и мероприятий, обращающих к глубоким чувствам, даже если они не касаются, непосредственно, самой травмы. Если у человека идет сильный воспалительный процесс, допустим, в ноге, то это значит, что нужен покой и лечение всему организму. Каждый из нас целостен и стремится к целостности - невозможно лезть в глубокие переживания, не затрагивая пораненное место в душе.

ТРАВМАТИЧЕСКИЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ ПЕРЕЖИВАТЬ НЕПОЛЕЗНО! Как только вы распознаете травму, важно тут же оттормаживать свое погружение в переживания и обращаться к ресурсам.

Если процесс переживания травмы проходит остро или если он проходит не остро, но больше двух недель - это показание для обращения к профессиональной помощи.

Берегите себя.
Ксения Аляева